А ведь он самый старик у нас (подумал Козырев), ему под сорок, кажется. Первоклассный фельдшер, но в военврачи ему не светит выйти. Образование не позволяет. Балыкин говорил, что хочет Уманский перейти на политработу. Ну что ж. У него все данные. Жаль только, если уйдет с корабля…

— Не формально, а по существу! Имеющиеся же недостатки будем выжигать йодом критики…

…если уйдет с корабля такой поборник чистоты (думал Козырев). Мы, кажется, в отряде единственный корабль без тараканов… Ну, может, флагврач Уманского не отпустит. Хорошие лекпомы на причалах не валяются… Йодом критики! Любит выразиться позаковыристее…

— И тут мы можем предъявить претензию молодому коммунисту товарищу Козыреву…

— Какую претензию? — вскинулся Козырев.

— Командирских дел мы не касаемся, — устремил на него Уманский пылкий взгляд. — Командует товарищ Козырев вполне. А вот воспитательную функцию подзабывает.

— Конкретно? — У Козырева брови сошлись в одну линию.

— Не ершись, Андрей Константинович, — негромко заметил Балыкин, сидевший с ним рядом. — Учись воспринимать партийную критику.

— Конкретно, — кивнул Уманский. — Товарищ Козырев Галкина решил на корабле оставить, хотя было указание списать. Тем самым взял ответственность на себя. Исправился Галкин? Можно сказать, что есть у нас полноценный командир бэ-че два-три?

— Полноценными командирами не рождаются, — сказал Козырев резко. — Нужно время, чтобы Галкин…

— Товарищ Козырев, — прервал его Уманский, — вам будет дано слово. Мы, конечно, понимаем, что человек, который… м-м, растерялся, не сразу входит в меридиан. Чудес, товарищи, не бывает. Но чтобы процесс ускорить, нужно что? Воспитательная работа нужна! — Опять Уманский обвел взглядом собрание, приглашая к осмыслению слов. — С товарища Балыкина как военкома и с себя как секретаря парторганизации я ответственности не снимаю. Ответственность на нас всех лежит! Но в данном конкретном примере главную ответственность за Галкина взял на себя командир корабля. Работаете вы, товарищ Козырев, с Галкиным, учите, воспитываете его? Со всей прямотой партийной мы вам скажем: недостаточно!

Привычно стучал в корабельном чреве движок. Со стенки доносились голоса, тяжкие всхлипы насоса.

Из-за стола поднялся Фарафонов:

— Товарищ Уманский, у нас приемка топлива. Прошу разрешения уйти с собрания. Мне на приемке надо быть.

— Пусть идет, — сказал Балыкин. — Топливо на морозе густеет. Опытный глаз нужен.

— Есть предложение отпустить, — кивнул Уманский. — Кто за? Кто против? Иди, товарищ Фарафонов, на приемку.

В ватнике, обтягивающем квадратные плечи, нахлобучивая на голову шапку, старшина группы мотористов вышел из кают-компании.

— Теперь второе, — сказал Уманский. — Второй конкретный факт. Девятого декабря моторист Бурмистров и электрик Гольцев распили технический спирт и привели себя в нетрезвый вид. Механик товарищ Иноземцев вместо строгого наказания ограничился легким разговором. Дескать, что же это вы, братцы, как не стыдно… Не пристыживать надо, а требовать! Чтоб с полной отдачей работали люди. А какая отдача от пьяного? Опять же спрашиваю кандидата партии Козырева: видит ли он либеральные замашки механика Иноземцева? От которых только вред! Товарищ Козырев механика защищает, но это путь замазывания, а не вскрытия больного места!

Раскричался (сердито подумал Козырев)… Механик либеральничает, а я, видите ли, замазываю… Да что ж такое — на командира корабля такой воз катить? Это всегда теперь будут меня песочить на партсобраниях?.. Спокойно, спокойно (призвал он самого себя)…

Теперь Балыкин говорил:

— Критика правильная, и я ее с товарищем Козыревым разделяю. Скрывать перед коммунистами не стану: я был против того, чтоб Галкина на корабле оставить. И должен был настоять. Не хотел подрывать авторитет молодого командира, потому и проявил… мягкотелость. Обстановка, товарищи, напряженная. Обстановка требует от нас — никаких послаблений. Потому и считаю своей и Козырева ошибкой то, что Галкина с корабля не списали. Теперь что? Надо исправлять. Завтра часть экипажа уходит на сухопутный фронт, Галкин тоже направляется, и придется мне с ним там поработать. То, что в море недоработали, подожмем на берегу. Теперь об Иноземцеве. Не раз приходилось слышать: механик у нас толковый, не трожь его. Согласен, что Иноземцев специальность знает. Но можем ли мы мириться с гнилым либерализмом, который он разводит в бэ-че пять? Было указано механику, чтоб не вел неправильных разговоров об отступлении флота, — принял он к сведению? Нет, не принял. Начальнику штаба задал неподобающий вопрос, почему позволили противнику залив заминировать. В разговоре с мотористами мили подсчитывал от Таллина до Кронштадта. Разве так должен в напряженной обстановке вести себя советский командир? Мобилизовывать он должен личный состав. А не вздыхать. Не подсчитывать, сколько миль отступали…

— Да с чего ты взял, что он мили подсчитывал? — спросил Козырев.

— Раз говорю, значит, знаю, — отрезал Балыкин. — Мы крепко помнить должны, как товарищ Сталин сказал: не унывать, не падать духом! Враг не так силен, как изображают некоторые перепуганные интеллигентики. Мы крепко должны принять это к сведению. Каждое слово запомнить. И вы, остающиеся на корабле, всю работу на период зимнего ремонта должны строить на основе…

Ох и ремонтик нам предстоит (думал Козырев), нехватки сплошные, народу остается мало, паек полуголодный…

— …напомнил нам про мужественный образ великих предков, — говорил меж тем Балыкин. — Товарищ Козырев историю флота знает неплохо, вот и надо в плане ему поручить провести беседы с личным составом — о победах русского флота при Гангуте, при Чесме…

Охотно расскажу (подумал Козырев), конечно, вспомнить великие победы надо. Но как непохожа нынешняя морская война на те — шведские и турецкие кампании… В сущности, артиллерийский бой двух эскадр, решавший судьбу войны, ушел в прошлое… Авиация, подводная война… Эскадра обороняет берег…

— …блокадные лишения должны преодолеть. У меня все. Балыкин сел.

— Слово предоставляется товарищу Козыреву, — сказал Уманский.

— Нет, — качнул головой Козырев. — Отказываюсь. Признаю критику в свой адрес, а говорить нечего. Будем работать.

Утром в кают-компании «Гюйса» командиры пьют чай. Балыкин с газетой стоит у карты, прикрепленной к переборке, обводит красным карандашом взятые города.

— Калинин… Клин… Елец… — приговаривает он при этом. — Здорово наши продвинулись. Теперь очередь за Калугой.

— Твоя-то семья не под Калугой? — спрашивает Козырев. — Или под Курском?

— Под Воронежем. Как началась война, я отправил свою команду домой. Вот сюда, в Россошь, — показывает Балыкин на карте. — Мой родной город.

— Правильно. До Воронежа фронт не докатится.

— Никогда не докатится. — Балыкин садится допивать чай. — У меня ведь команда женская. Когда жена вторую дочь родила, я ей говорю: «Ты что это Восьмое марта разводишь?» А жена говорит: «Это хорошо, когда девочки рождаются, — войны не будет…» Да-а…