– Тогда я пойду.

– Да, уже поздно. Давай я вызову тебе такси.

Она подняла голову; в глазах у нее стояли слезы. Лицо побледнело, черты заострились.

Краешком сознания Чэнь отметил, что она стала еще красивее.

Ван наклонилась, собираясь надеть туфли. Он подал ей руку и помог встать. Они молча посмотрели друг на друга. Вскоре приехало такси. Они услышали из-за дождя, как таксист нажал на клаксон.

Чэнь заставил ее надеть дождевик. Неуклюжий черный полицейский дождевик с большим капюшоном.

На пороге она помедлила, повернувшись к нему. Под капюшоном ее лица почти не было видно. Чэнь не видел ее глаз. Потом она отвернулась. Ван была почти одного роста с ним; в черном полицейском плаще ее могли принять за него. Чэнь смотрел, как высокая фигура, закутанная в плащ, скрывается за пеленой дождя.

Ему вспомнились строки, написанные Чжан Цзи, поэтессой эпохи Тан. Насвистывая, Чэнь выдвинул верхний ящик комода. У него даже не было случая достать жемчуг раньше. Сейчас колье красиво сверкнуло под лампой.

Некоторые критики считали, что стихотворение было написано в тот момент, когда Чжан решила ответить отказом на предложение премьер-министра Ли Юаня, правившего во времена императора Дэчжуна в начале VIII века. Отсюда и политическая аналогия.

Потирая кончик носа, Чэнь думал: все дело в интерпретации. Какой же он дурак! Ван ведь выразилась предельно ясно. Сейчас у них могла быть первая ночь, которой он так страстно жаждал; и она не стала бы единственной. При этом он бы не был связан никакими обязательствами.

Но он сказал: «Нет».

Наверное, он никогда не сумеет дать рациональное объяснение своему поступку.

Ночную тишину нарушил велосипедный звонок.

Он может логично рассуждать о чужих жизнях, но не о своей собственной.

Возможно ли, чтобы на его решение повлияла кассета с записью допроса, которую он прослушал утром? Видимо, в подсознании сработали какие-то параллели. Он вспомнил о желании Гуань отдаться Лаю перед разлукой; и вот теперь – Ван перед отъездом в Японию, к мужу, фактически предлагает ему то же самое.

Старший инспектор Чэнь успел совершить множество ошибок. Наверное, сегодняшняя – еще одна, о которой он потом будет горько сожалеть.

В конце концов, человек – это сделанный им выбор.

Некоторые вещи мужчина сделает; некоторых вещей мужчина не сделает никогда. Еще одно конфуцианское изречение, которому научил его отец. Возможно, в глубине души он консервативен, придерживается традиционных взглядов, даже старомоден – или политически грамотен. Не важно. Главное – он отказал ей.

Что бы он ни сделал, кем бы ни стал, он дал себе зарок: он обязательно найдет убийцу Гуань. Только так он, старший инспектор Чэнь, искупит свои грехи.

Перед званым ужином Юй пришел домой довольно поздно.

Пэйцинь уже заканчивала готовить на общей кухне.

– Тебе помочь?

– Нет, иди в комнату. Циньциню сегодня лучше; помоги ему сделать домашнее задание.

– Да, из-за болезни он не ходит в школу уже два дня. Должно быть, пропустил много уроков.

Но Юй ушел не сразу. При виде Пэйцинь, деловито хлопочущей на кухне, он почувствовал себя виноватым. На кухне было жарко. Даже белая рубашка с закатанными рукавами прилипла к телу. Присев на корточки у бетонной мойки, Пэйцинь перевязывала живого краба соломинкой. Несколько янчэньских крабов шумно ползали по усыпанному кунжутом днищу деревянной бадьи.

– Их надо связывать, – пояснила Пэйцинь, заметив его непонимающий взгляд, – иначе клешни в кипятке оторвутся.

– А зачем ты насыпала в бадью кунжут?

– Чтобы крабы не худели. Кунжут для них питателен. Мы купили крабов сегодня, рано утром.

– В наши дни крабы – большая редкость.

– Да и старший инспектор Чэнь нечасто к нам заглядывает.

Именно Пэйцинь предложила пригласить Чэня на ужин. Юй ее, конечно, поддержал. Она предложила званый ужин ради него, ведь именно ей предстояло все приготовить в их единственной комнатке площадью одиннадцать квадратных метров. И тем не менее она настояла на ужине.

Накануне вечером Юй рассказал жене о заседании парткома управления. Комиссар Чжан выразил недовольство его, Юя, равнодушием и халатностью. Недовольство Чжана было Юю не в новинку. Однако на собрании Чжан дошел до того, что предложил парткому отстранить Юя от дела. Предложение Чжана поставили на голосование. Юй не входил в состав парткома, поэтому не мог защищаться. Поскольку следствие зашло в тупик, многие считали, что можно сменить лошадей – по крайней мере, перепоручить ответственное задание другому. Казалось, секретарь парткома Ли готов с этим согласиться. Юй занимался убийством Гуань неохотно, но его отстранение от дела могло сработать по принципу домино. Его судьба была бы предрешена – по словам лейтенанта Лао, который присутствовал на заседании, – если бы не заступничество старшего инспектора Чэня. Чэнь удивил членов парткома, произнеся целую речь в защиту Юя. Он уверял, что наличие разных мнений по делу – явление совершенно нормальное. Такой подход отражает демократизм нашей партии и совершенно не умаляет достоинств следователя Юя, способного сотрудника полиции.

– Если кому-то не нравится работа особой следственной бригады, – заявил в заключение Чэнь, – то ведь ее возглавляю я. Я и несу за все ответственность. Увольте меня.

Именно благодаря эмоциональному заступничеству Чэня Юй остался в составе особой следственной бригады.

Юй с удивлением выслушал рассказ Лао; он не ожидал, что его начальник окажет ему такую поддержку.

– Твой старший инспектор умеет разговаривать на партийном языке, – спокойно заметила Пэйцинь.

– Да уж. К счастью, сейчас он был на моей стороне, – сказал Юй.

– Давай пригласим его к нам на ужин! – предложила Пэйцинь, выслушав рассказ мужа. – В наш ресторан привезут живых крабов из озера Янчэнь по госцене. Я возьму дюжину; к крабам можно приготовить лишь несколько закусок.

– Хорошая мысль. Но тебе придется столько возиться!

– Нет, мне даже приятно, ведь у нас так редко бывают гости. Я приготовлю такой пир, который твой старший инспектор не скоро забудет.

Чэнь, опять-таки к удивлению Юя, охотно принял приглашение, сказав, что после ужина хочет кое-что обсудить с ним.

Стоя рядом с женой и печально глядя на нее, Юй думал о том, какая жизнь ей досталась. Пэйцинь деловито сновала в тесном кухонном закутке, где умещались только угольная печка и столик, над которым висел бамбуковый шкафчик. На столе едва хватало места для того, чтобы она могла расставить все миски и тарелки.