В этом чуть ли не императорском поместье появилась даже хозяйка, после того как в феврале 1935 года Геринг предложил руку Эмме Зоннеман. Романтический флер этого романа несколько развеял сам премьер-министр, когда сказал послу Великобритании: «Я женился на ней только по просьбе фюрера, считающего, что в высших сферах нацистской партии слишком много холостяков». Но подчинение воле фюрера вовсе не исключало демонстрации на публике глубоких чувств, и свадебная церемония стала значительным событием с участием Гитлера в качестве свидетеля, с вереницей белых лимузинов с откинутым верхом, проследовавших от ратуши до городского собора под присмотром 30 000 полицейских и охранников. Над кортежем пролетела эскадрилья «Рихтгофен» в полном составе. На подъезде к собору собралась восторженная толпа людей. Службу в течение семи минут совершил епископ-нацист Людвиг Мюллер. Вся церемония транслировалась по радио. На паперти стоял почетный караул с саблями наголо. На ужин в отель «Кайзергоф» были приглашены 300 гостей. В конце банкета выступили Гитлер и граф фон Розен. И разумеется, на пару излился поток подарков из всех уголков страны: драгоценное колье, 16-метровая яхта водоизмещением 50 тонн, картины известных художников и орган «Вурлитцер»…

Конечно, Эмма не могла ничего поделать с тем, что ее новый муж хранил память о первой, покойной жене, и она поняла это сразу же по прибытии в Каринхалл: Геринг надолго уединялся в мавзолее у озера, он оставил на стенах дома все портреты покойной жены, а свою яхту назвал, разумеется, «Карин»[185]. Но очень покладистая Эмми довольно легко приспособилась к этой странной семье из троих, а к молодому Томасу фон Канцову стала питать почти материнскую любовь. Она без сожаления оставила свою карьеру актрисы, чтобы полностью посвятить себя обожаемому Герману. В отличие от Карин, Эмма совершенно не интересовалась политикой, но после свадьбы ей предстояло играть роль первой дамы рейха, о чем ей сказал в день свадьбы закоренелый холостяк Адольф Гитлер.

До той поры эта роль принадлежала Магде Геббельс, но хрупкое здоровье мешало ей справляться с этими обязанностями в полной мере[186]. И хотя фюрер в принципе был равнодушен к светской жизни, он все же придавал приемам и празднествам большое значение, считая их дополнительной возможностью для проведения пропаганды и дипломатической работы. Именно поэтому послы Франции, Великобритании, США, Италии, Чехословакии и Польши часто приглашались в Каринхалл, где их принимал Геринг в зеленом кожаном камзоле, в белой рубашке с широкими рукавами, в высоких сапогах из красной кожи и в просторных брюках для верховой езды. Этот его вид «весьма напоминал облик Бибендума, символа компании “Мишлен”», как ядовито отметил сэр Эрик Фиппс. Между сеансами охоты на оленей в огромном лесу Шорфхейд хозяин поместья вел с гостями разговоры о международной политике, о возможных союзах, об быстром перевооружении и о раскладе сил в нацистском лагере. «Он обращался к нам фамильярно, – вспоминал позже посол Франсуа-Понсэ, – и отвечал на нескромные вопросы. Презирая предосторожности и намеки, он говорил жестко и свободно. Он приподнимал для нас уголок завесы, за которой Вильгельмштрассе[187]и пресса Геббельса скрывали реальность. Мы были ему за это благодарны и с удовольствием подыгрывали его тщеславию, что очень ему нравилось». Помимо дипломатов, в Каринхалле бывали царь Болгарии Борис III, министр иностранных дел Австрии Гвидо Шмидт, регент Венгерского королевства Миклош Хорти, герцог и герцогиня Виндзорские, наследный принц Швеции Густав Адольф, американский авиатор Линдберг, премьер-министр Канады Макензи Кинг, бывший министр воздушных сообщений Великобритании лорд Лондондерри. А также дуче, Бенито Муссолини, очень сблизившийся с нацистской Германией после завоевания им Эфиопии и войны в Испании. Он даже сдружился на этой почве с «бывшим пациентом психиатрической клиники»… Большинство гостей Каринхалла потешались над нарядами Германа Геринга в стиле барокко и над тем, как он с детской гордостью демонстрировал своих животных, свой массажный салон и свой электрический поезд. Другие – например, британский посол в Берлине сэр Фиппс и посол Соединенных Штатов Додд – испытывали неприязнь к его фанфаронству, к его грубым манерам и к его резкому смеху… Но всех очаровывала царившая в Каринхалле атмосфера комфорта, товарищества и семейственности, равно как и талант Эммы Геринг, которую переводчик Пауль Шмидт описал как женщину «спокойную и скромную, создававшую атмосферу гостеприимства в лучшем смысле этого слова». Туда довольно часто приезжали все родственники Геринга, Эмми и Карин, что доставляло большое удовольствие хозяину поместья. Недоставало лишь уважаемого крестного отца Эпенштейна, умершего в начале 1934 года.

Разумеется, Геринг организовывал также шикарные праздники в столице по случаю своего дня рождения, давал балы в честь авиации, по поводу годовщин Нюрнбергского съезда и Олимпийских игр 1936 года. Посол Франции так описал закрытие Олимпиады: «Геринг устроил в саду своего министерства[188]целую миниатюрную деревню XVIII века с таверной, почтой, булочной и лавками ремесленников. Сам он без конца вертелся на манеже с деревянными лошадьми. В Берлинской опере, полностью задрапированной новым кремовым шелком, он организовал шикарный ужин, после которого состоялся бал. Сцену и зал соединил помост. Армия лакеев в красных ливреях и в напудренных париках, держа фонари на длинных шестах, освещала проходы между столами, за которыми сидело множество мужчин в военной форме, во фраках с галунами и женщин в вечерних туалетах. Там была вся нацистская верхушка, сиявшая, улыбчивая и суетливая». И часто очень завистливая… Но всем руководителям партии, которые с горечью жаловались Гитлеру на это роскошество при режиме, проповедовавшем пролетарские ценности[189], фюрер бесстрастно отвечал: «Отставьте Геринга в покое. Только он один может так нас представлять!»

Действительно. Прежде всего Герман Геринг желал угодить своему фюреру, и ради этого он готов был идти на любые жертвы. По сути, всякие детали и многочисленные обязанности мало его заботили: главным был результат, который он мог бы записать на свой личный счет и который позволил бы ему поддержать свой престиж в глазах Гитлера. В конце концов, разве не ему он был обязан своим головокружительным взлетом? Посол Франсуа-Понсэ в 1936 году уловил эту зависимость и заключил: «Геринг телом и душой предан Гитлеру. Он считает себя его верным паладином. Он не предаст его ни за что на свете». И потом, подражание является не только самой искренней формой лести, но и самой очевидной формой преданности. Будь то архитектура, чтение[190], ораторские приемы или методы работы, Геринг всегда подражал своему господину, которого считал непогрешимым и чьи желания всегда были для него законом. «Говорю же вам, два плюс два будет пять, если так хочет фюрер!» – заявлял он. Ведь фюрер сделал его великим человеком, да еще официально назначил своим преемником!