Россия ликовала, когда удальцы из дивизии М. И. Драгомирова зацепились за берег, а затем обеспечили переправу всей русской армии через Дунай. Россия восторженно встретила взятие Ловчи, падение Плевны. Рядом с названием этих городов особенно часто упоминалась фамилия М. Д. Скобелева. Имя «белого генерала», имена генералов П. П. Карцева, И. В. Гурко зазвучали с особой патетической силой при известии о зимнем переходе армии через Балканы. Казалось, сам Суворов благословил этих военачальников на подвиг, достойный генералиссимуса. Россия вздохнула с облегчением, когда завершилась героическая эпопея. И последнюю точку в ней поставил всеобщий народный любимец – генерал-лейтенант М. Д. Скобелев.

Балканская война высветила и блистательно огранила военный талант Скобелева, возвысила его личность. Из ее сражений он вышел сформировавшимся полководцем, добившимся признания своей деятельности не путем интриг или чьего-либо содействия, а лишь благодаря собственным заслугам. Скобелев стал видным военачальником потому, что умел точно и масштабно оценивать изменения, совершавшиеся не только в армии, но и в общей обстановке, внедрял новаторские способы руководства войсками с учетом новых условий войны.

От сражения к сражению росла уверенность Скобелева в себе. Он критически оценивал ход того или иного боя и в очередном исправлял явные ошибки. Конечно, влияние наполеоновских принципов ведения боевых действий заметно сказывалось, но они так и не стали догмой. Например, Скобелев стремился добиться реального соотношения сил между наступавшими и оборонявшимися и настаивал, чтобы это соотношение было с преимуществом не менее чем в два раза, чтобы войска вводились в бой планомерно, сохранив для решающего момента боеспособность. Но если эти положения вошли в военные учебники, то высказывание Скобелева: «На войне нравственный элемент относится к физическому, как 3:1» осталось во многом нереализованным.

...На войне между частями, расположенными порой на значительном удалении друг от друга, существует незримая связь. Когда на Кавказе русские войска взяли турецкую крепость Каре, то в Дунайской армии не было человека, который бы не отзывался с восторгом об этом событии. Скобелев, как тонкий дипломат и психолог, приказал соорудить плакат: «Каре пал» и выставил его на обозрение турок. Знайте, мол, то же ждет и Ловчу, Плевну... И когда он вел за собой войска на ловченские и плевненские редуты, то был убежден, что его неудача будет огорчительной для всей армии, а успех окрылит. Взяв на себя ответственность за принятое решение, Скобелев не шарахался из стороны в сторону. А ведь ему не единожды приходилось слышать упреки: нарушил, погубил, вовремя не донес и т. п. Своеволие Скобелева было оправдано глубоким расчетом, инициатива подкреплена уверенностью в подчиненных. И они не подводили «белого генерала».

Да, действительно, в стремительных и захватывающих атаках Скобелев чувствовал себя как рыба в воде. Но и нудные окопные будни генерал своей неиссякаемой выдумкой разнообразил настолько, что приводил в удивление и своих и чужих. Генерал точно знал, где ему требуется быть лично, а куда направить надежного исполнителя. Между тем о месте командира в бою накануне Балканской кампании в военных кругах шли жаркие споры. Скобелев и тут вставил свое слово. Драгомиров по-дружески журил ученика за прыть, но должен был признать его правоту – место командира там, где решается судьба сражения. И в самом начале войны и Драгомиров и Скобелев зачастую ставили свою жизнь вровень с солдатской.

Правильно это или неправильно, рассудило время. Однако в то время и Скобелев и Драгомиров, хотя и в высоких чинах, были всего лишь исполнителями. Едва Скобелев оказывался в роли начальника и выполнял самостоятельные задачи, такие как оборона обширного участка под Плевной или Шейновское сражение, никто в первых рядах генерала не видел. Хотя, по его собственным словам, ему стоило большого труда сдерживать себя.

Свои приказания Скобелев отдавал на языке, понятном и офицерам и солдатам. За каждым словом стояло твердое убеждение и сознание того, что любая недомолвка или неточность – прямой путь к поражению и напрасной гибели людей. По оценке военного теоретика А. Зайончковского, Скобелев привил войскам свои взгляды и приучил их действовать по-своему.

Уж чего не мог терпеть Скобелев, так это одергивающего окрика: «Не рассуждать!» Он высоко ценил солдатскую мудрость, их верность и любил повторять: «Верьте мне, ребята, как я вам верю».

Осталось неизвестным, кто первым назвал Скобелева народным полководцем. Может быть, произнес эти слова один из солдат, вышедший целым и невредимым из пекла Плевненских сражений. Может быть, они принадлежали офицеру, которого генерал сильно пожурил за обычную человеческую слабость, а потом встал рядом с ним и пошел в атаку. Может быть, Скобелева назвал так кто-нибудь из донцов, с которыми он успешно соперничал в лихости. Не исключено, что промолвила эти слова сестра милосердия, имевшая возможность наблюдать, с каким неподдельным состраданием и участием относился «белый генерал» к искалеченным воинам. Тысячеустая молва подхватила эти слова и разнесла их по всей России. О Скобелеве слагались легенды. В сознании русского народа складывался образ генерала-богатыря, генерала-рыцаря, заговоренного от смерти и дарующего людям счастливую жизнь. А кто на Руси о ней не мечтал?!

Русский человек редко ошибался и готов был отбрить всякого, кто пытался приписать победы Скобелева только одной удаче. Несомненно, генералу сопутствовала и удача (к слову, победы Суворова недоброжелатели тоже расценивали как случайные), но к ней не примешивался авантюризм или необдуманность. В народе с горечью вздыхали: дай царь возможность Скобелеву проявить свои таланты в начале войны, как знать, может быть, и весь ход военных действий сложился бы иначе. «Позвольте, – говорили люди, защищая доброе имя белого генерала, – допустим, Скобелев не проявил себя в войне как гениальный полководец, но ведь он – герой!» Эту фразу необходимо дополнить: болгарский народ наряду с русским причислил Скобелева к сонму национальных героев. Очернителям заслуг Скобелева в ответ на такую общеславянскую признательность крыть было нечем.

Большинство иностранных корреспондентов, освещавших ход кампании на Балканах, трудно заподозрить в симпатиях к России. Однако сообщения, где упоминалось имя Скобелева, были на редкость единодушными. По военным дарованиям иностранцы ставили Скобелева в один ряд с Наполеоном, Веллингтоном, Грантом, Мольтке.

А что же думал о войне сам генерал? Один из первых исследователей деятельности М. Д. Скобелева, Д. Д. Кашкаров считал, что Скобелев любил войну, как специалист любит свое дело, был поэтом и энтузиастом войны. С его легкой руки, это мнение прочно отложилось в памяти людей, которым не пришлось воевать бок о бок со Скобелевым. Что греха таить, многим поведение Скобелева в бою казалось картинным, лишенным здравого смысла. Сам генерал брезговал вступать в полемику по этому поводу. Но вот его запись в дневнике, сделанная в 1875 году, в Туркестане: «Избегать поэзии на войне». Нет, он не лубочный герой, и не вина Скобелева, что многие его высказывания, поступки на миру представлялись словно в кривом зеркале. Даже слезы, которые проливал генерал на панихидах по павшим, недруги называли «крокодильими».