Анна лезла с вопросами, нервничала, говорила неоправданно много, заискивала всем своим видом и голосом. Хотела им нравиться, хотела подольше задержать. Журчала, как весенний ручей.

– Помолчи, а? – просил Ферапонт и мучительно морщился. – Метешь пургу.

– А что я говорю? Я ничего не говорю… – оправдывалась Анна.

Слово брал жених. Марина не вникала.

Потом спрашивала:

– Горячее подавать?

На нее смотрели с возмущением, как будто Марина перебила речь нобелевского лауреата.

Марина не могла свести концы с концами. Анна – глава семьи. Все они живут за ее счет, точнее, за счет ее дедушки. Вся недвижимость – квартира, дача, мебель, картины, все богатство – это наследство Анны. Почему они все относятся к ней как к бедной родственнице? И почему Анна не может поставить их на место? Вместо того чтобы выгнать Ферапонта в шею, отдала ему квартиру, купила машину…

Марине было обидно за свою хозяйку. Так и хотелось что-нибудь сказать этой дочке, типа: «А кто тебя такой сделал? Ты должна матери ноги мыть и воду пить…» Но Марина сдерживалась, соблюдала табель о рангах.

Потом родственники уходили довольно быстро.

Дочь тихо говорила в дверях, кивая на Марину:

– Какая-то она у тебя косорылая. Найди другую.

– А эту куда? – пугалась Анна.

– А где ты ее взяла?

– Бог послал.

– С доставкой на дом, – добавлял Ферапонт.

Анна видела: с одной стороны, они ее ревновали, с другой стороны, им было плевать на ее жизнь. Жива, и ладно. У них – своя бурная городская жизнь. Дочь была влюблена в жениха. Ферапонт – в свободу и одиночество, что тоже является крайней формой свободы.

Марина отмечала: родственники вели себя как посторонние люди. Даже хуже, чем посторонние. С чужими можно найти больше точек соприкосновения. Так что – богатые тоже плачут. Этими же слезами.

Анна выходила провожать. Отодвигала миг разлуки.

Родственники садились в машины и были уже не здесь. Взгляд Анны их цеплял, и царапал, и тормозил.

Стук машинной дверцы, выхлоп заведенного мотора – и аля-улю… Нету. Только резкий запах бензина долго держится на свежем воздухе. Навоняли и уехали.

Марина испытывала облегчение. Она уставала вдвойне: собственной усталостью и напряжением Анны.

Анна тоже была рада освобождению. Доставала чистые рюмки.

– Все-таки все они сволочи, – разрешала себе Марина. – И мои, и твои.

– Знаешь, в чем состоит родительская любовь? Не лезть в чужую жизнь, если тебя не просят… Ты лезешь и получаешь по морде. А я не лезу…

– И тоже получаешь по морде.

– Вот за это и выпьем…

Они выпивали и закусывали. Иногда уговаривали целую бутылку. Принимались за песню. Пели хорошо и слаженно, как простые русские бабы. Они и были таковыми.

За это можно все отдать.

И до того я в это верю,

Что трудно мне тебя не ждать,

Весь день не отходя от двери… —

выводили Марина и Анна.

– И что, дождалась? – спросила Марина, прерывая песню.

– Кто? – не поняла Анна.

– Ну эта… которая стояла в прихожей.

– Не дождалась, – вздохнула Анна. – Это поэтесса… Она умерла молодой. И он тоже скоро умер.

– Кто?

– Тот, которого она ждала, весь день не отходя от двери.

– Они вместе умерли?

– Нет. В разных местах. Он был женат.

– И нечего было ей стоять под дверью. Стояла как дура…

– Ну почему же… Песня осталась, – возразила Анна.

– Другим, – жестко не согласилась Марина. – Все вранье.

Она вспомнила Рустама, который врал ей из года в год.

– Все врут и мрут, – жестко сказала Марина. Она ненавидела Рустама за то, что врал. И себя – за то, что верила. Идиотка.

– Но ведь песня осталась, – упиралась Анна.

И это правда. Ничто не пропадает без следа.

Дети не звонили Марине. Может быть, не знали куда. Марина исчезла из их жизни, хоть в розыск подавай. Но и розыск не поможет. Как найти человека, который вынут из обращения: ни паспорта, ни прописки…

Марина тоже им не звонила. Она поставила себе задачу: позвонить, когда купит квартиру. Она знала, что существует фонд вторичного жилья. Люди улучшают условия, старое жилье бросают, а сами переходят в новое. Эти брошенные квартиры легче сжечь, чем ремонтировать. Но существует категория неимущих, для которых и это жилье – спасение. Администрация города продавала вторичное жилье по сниженным ценам, в пять раз дешевле, чем новостройка.

Марина подсчитала: если она будет откладывать все деньги до копейки, то за два года сможет купить себе квартиру.

Анна весь день проводила на работе, и Марина по секрету подрабатывала на соседних дачах. И эти дополнительные деньги тоже складывала в кубышку. Кубышкой служила старая вязаная шапка.

Иногда, оставшись одна, Марина перебирала деньги в пальцах, как скупой рыцарь. Она просила Анну расплачиваться купюрами с большими рожами. Она боялась, что деньги с маленькими рожами устарели и их могут не принять.

Марина подолгу всматривалась в щекастого мужика с длинными волосами и поджатыми губами. Франклин. Вот единственный мужчина, которому она доверяла полностью. Только Франклин вел ее к жилью, прописке и независимости. Сейчас Марина жила как нелегальный эмигрант. Она даже боялась поехать в Москву. Вдруг ее остановят, спросят документы, и препроводят в ментовку, и запрут вместе с проститутками.

Володька и Рустам бросили ее в жизненные волны, карабкайся как хочешь или тони. А Франклин протянет ей руку и вытащит на берег.

Однажды днем зашла соседка, старуха Кузнецова, и попросила в долг сто рублей, заплатить молочнице.

Попросить у Марины деньги, даже в долг, значило грубо вторгнуться в сам смысл ее жизни.

– Нет! – крикнула Марина. – Нету у меня! – И заплакала.

«Сумасшедшая», – испугалась Кузнецова и отступила назад.

Собака Найда, чувствуя настроение хозяйки, залаяла, будто заругалась. Остальные собаки в соседних дворах подхватили, выкрикивая друг другу что-то оскорбительное на собачьем языке.

В середине лета Анна засобиралась в Баку.

В Баку проводилась всемирная конференция кардиологов под названием «Евразия». Съезжались светила со всего мира.

Карнаухов предложил Анне поехать, проветриться. Это была его благодарность за качественную и верную службу.

Узнав о поездке, Марина занервничала, заметалась по квартире.

Открыла бар, цапнула из подарочного фонда самую большую и дорогую коробку конфет «Моцарт». Положила перед Анной.