— Что делать будешь? — тихо спросила Настя.

— Разводится. Это дело решенное.

— Думаешь, отпустит?

— А какие у него варианты?! — тут я уже хорохорилась. С Женей никогда нельзя быть уверенной на сто процентов. Если он очарован своей ассистенткой, то, возможно, только и ждал, когда я вещи соберу и уйду в неизвестном направлении. Подумала об этом, а самой не верилось. Нет, Женя со своим так просто не расстается: он меня помучает еще. Утром подумала бы, что из-за любви, а сейчас уж и не знаю, зачем ему.

— Я к тебе, зачем приехала-то, — проговорила, кусаю щеку, слезы соленые прогоняя. Предательство — это очень больно, оказывается. — Я Матвея от свекрови заберу и можно к тебе на пару часов привезу? У меня из однушки квартиранты съехали, но чтобы туда перебраться, нужно хоть глянуть квартира цела вообще.

Для сына шоком будет отъезд из дома и все из этого вытекающее. Нужно хотя бы посмотреть, что съемщица после себя оставила. И Макс хотел встретиться вечером. Поговорить о нас. Он хотел, чтобы мы сразу к нему переехали, дом купить собирался. Но это пока нереально.

— Да без проблем. Привози, конечно.

— Спасибо, подруга, — я поднялась и крепко обняла ее. — Спасибо.

Я хотела поехать домой, но так и не смогла пересилить себя. В сквере рядом остановилась, издали смотрела. Матвей всегда называл наш дом Хогварцем. Действительно похоже: состаренный камень, башенки с острыми шпилями, а когда в летней зелени утопал — не отличить практически. Я много лет здесь жила, но мой ли это дом? Вчера был. А сейчас? Рвать привычное тяжело, даже если по-другому никак. А начинать новое всегда страшно, потому что уверенности в будущем нет. У меня точно не было.

С Женей я разведусь. После его предательства и подлости даже мыслей не было спасать нашу семью. Судя по всему, ее давно уже нет. А с Максимом будет ли? Если бы мы были прежними: молодыми, свободными, честными. Тогда я бы не сидела одна на лавочке, перемалывая свою жизнь, через моральный пресс без какой-либо надежды, что от нее останется что-то годное. Я бы с ним была, счастьем хмельной любви наслаждалась. А сейчас не уверена, что он захочет быть со мной, когда узнает о Матвее. О моем вранье. Но даже это можно пережить. Макс уже бросал меня: это больно, но не смертельно. Я ведь выжила, дважды.

Меня сын волновал. Для него отец — Женя. Они не были особо близки, но это нормально, так жили большинство семей. У меня самой такие отношения с папой: нормальные, обычные, как у всех. У Матвея такие же. Теперь его родители разводятся. Я приняла решение, что от мужа требовать ни материального участия, ни морального не буду. Но как Матвей отреагирует, когда Женя полностью исчезнет из его жизни? А если, наоборот, не исчезнет? Как тогда жить? В постоянных упреках, ледяных взглядах, ссорах. А Макс? Как сказать сыну, что у него другой биологический отец. Как Матвей примет его? А если не примет? А если Максим поймет, что не готов быть мужем и отцом взрослого мальчика? Что потом говорить Матвею? Как объяснить, что теперь есть только мама?

Я громко вздохнула, всхлипнула, слезы сдерживать не стала. Тяжело так. За что мне это? Я ведь женщина. Хрупкая и маленькая. Я ничего плохого людям не делала. Разве можно столько всего одному человеку посылать?

— Привет, — улыбнулась сквозь слезы. Макс звонил. Стало теплее и легче.

— Ты что плачешь? — сразу завелся. — Тебя Савин обидел? Что он сделал? Я приеду сейчас…

— Все нормально, правда, — мне едва удалось вставить слово. — Я домой приехала. Вещи собирать буду…

— Дин, Дюймовочка моя, приезжай ко мне. С Матвеем приезжай, с вещами, с котами и собаками, если есть.

— Я люблю тебя, Максим. Очень люблю. Но пока не могу переехать. Сына нужно подготовить к этому, ты же понимаешь меня?

— Понимаю, — ответил невесело. — Давай, приеду. Помогу.

— Не нужно. Я сама должна.

— Я люблю тебя, Дюймовочка. Помни об этом.

С этими мыслями я вошла в нашу семейную квартиру и сразу же встретилась потемневшим взглядом Жени. Он руки на груди сложил, весь олицетворял праведную ярость, смотрел на меня, как федеральный судья на отъявленную преступницу. Безгрешный господин Евгений Савин! Все меня подозревал да в излишнем кокетстве обвинял, а сам под юбкой ассистентки осмотры проводил! Сейчас покажу ему, насколько я не леди! Кажется, у меня упало забрало!

Я выдержала пронзительный взгляд, нарочито спокойно достала телефон и включила запись. Пусть полюбуется!

— Что это? — поразительно невозмутимо спросил. Ни один мускул на лице не дрогнул. Всегда такой! Я думала, муж у меня прямой и предельно честный, а он просто отличный обманщик, даже полиграф под себя подстроить смог бы.

— Хм, — я повернула экран к себе, пару секунд изучала. — Одно из двух: это либо пальпация женской промежности, либо… — Я повернулась и впечатала в него взгляд, полный презрения. Я никогда так не смотрела на него, а теперь только так буду. — Либо ты гнусный мерзавец.

— Дина, сотри эту запись и просто выкинь из головы. Это не имеет значения для меня. И для тебя тоже, — закончил с нажимом.

— Ты серьезно сейчас? — я нервно хихикнула. Как дурочка, ей богу. Хотя, очевидно, мне как раз роль дурочки отведена была. — Не думала, что ты настолько бесстыжий!

— Дина, мы долж…

— Нихрена мы не должны! — крикнул я. У него даже желваки заиграли на скуластом лице. — Ты ради нее, да? С Пеховой сговорились, чтобы в новую жизнь с любовницей уйти и моими деньгами?

Женя саркастично бровь приподнял. Да, по его меркам там не так много было, но это, скорее, знак унижения: ни с чем пришла, ни с чем уйдешь. Окей. А может, это плата за здоровье Матвея? Там тоже больше потрачено было, но с паршивой овцы хоть шерсти клок, верно?

Я стремительно в спальню бросилась, большую шкатулку с украшениями, которые успел за десять лет подарить, схватила. Выйти хотела, но проход Женя загородил.

— Здесь больше, — кивнула на коробку. — Забирай. Тамаре своей подаришь! — Женя продолжал сдержанно молчать. Интеллигент чертов! А я нет. Я ведь не леди. — Мне, — открыла шкатулку, — от тебя, — захватила в горсть, что попалось, — ничего не нужно! — и кинула в него. Пока не опустошила содержимое, не успокоилась. Женя продолжал молча наблюдать. Даже когда в лицо ему прилетело, не моргнул даже.

— Черт! — а вот когда деревянный ларчик в него отправила выругался. — Я люблю тебя,