«Великолепно!». — Анситанос был вне себя от радости и, выйдя вперед, похлопал Лисиаса по плечу и сказал: «Архонт будет в восторге, когда узнает, что в Теонии появится еще один знаменитый греческий ученый! Поверь мне, в Теонии тебе будет лучше, чем в Афинах!».

«Тсс!». — Библиотекарь высунул голову из-за стойки регистрации и сделал жест тишины.

Анситанос мог только извиняюще кивнуть.

В это время Лисиас сказал с обеспокоенным выражением лица: «Анситанос, насколько я знаю, ты декан Института литературы».

«Меня больше интересует история. Скорее, я лишь неохотно согласился стать деканом Института литературы по просьбе Архонта, потому что в то время не было никого компетентнее. Но на это было потрачено слишком много времени, которое я должен был потратить на написание своей книги. Теперь есть ты, более способный и обладающий более глубокими литературными достижениями, чем я, чтобы занять это место, и я не могу быть достаточно счастлив…». — Анситанос говорил много, не думая.

«Благодарю тебя, друг мой!». — Лисиас улыбнулся и поклонился Анситаносу. Его сердце внезапно облегченно забилось после того, как он наконец принял решение. Он посмотрел на бесчисленные ряды книжных шкафов, тянущиеся вглубь огромного пространства перед ним, наполняя воздух странным запахом дерева и бумажных обрывков. Он сделал глубокий вдох и почувствовал некоторое опьянение: «Я проведу здесь остаток своей жизни!».

«Анситанос, если тебе удобно, не мог бы ты отвести меня на встречу с тем, кого ты назвал «Божьим избранником» и непобедимым Давосом. Я хотел бы сам увидеть, каким великим человеком должен быть тот, кто основал Академию Теонии и построил библиотеку?». — Его глаза были полны любопытства и тоски.

***

После того как корабль карфагенского посланника приплыл в знаменитый на все Средиземноморье круглый военный порт Карфагена, карфагеняне накинулись на появившегося посланника, чтобы узнать о результате переговоров.

Когда они узнали, что мирное соглашение подписано и что им нужно только заплатить определенное количество продовольствия, золота и серебра, чтобы продолжать владеть несколькими городами, включая Лилибей, Эрикс и другие города-государства на западе Сицилии, все ликовали, а некоторые даже проливали слезы.

Сицилийская война, длившаяся несколько лет, стоила Карфагену большого богатства, и многие его граждане также были убиты в этой долгой и жестокой войне.

Особенно во время первой войны Карфагена с Дионисием, тираном Сиракуз, когда шофет Гимилько во главе своей армии одержал большую победу в самом начале и дошел даже до города Сиракузы, но из-за вспышки чумы они пострадали так, что только десятки кораблей с трудом смогли вернуться в порт.

Узнав об этой трагической ситуации, карфагеняне собрались в порту, расспрашивая о своих родственниках. Узнав, что пятьдесят шестьдесят тысяч солдат (не считая наемников) либо погибли на Сицилии, либо попали в плен, по всему побережью раздались стенания и крики убитых. Это был самый мрачный день в Карфагене, и весь город был охвачен горем.

Все надели черные одежды, все дома закрыли двери, чтобы не видеть гостей, приостановили свои дела, и даже храмы были закрыты…

Напротив, знатность среди знати в карфагенской политике, Магониды, происходившие из материнского государства Карфагена, царского рода знаменитого финикийского города — Тира, монополизировавшие карфагенскую политику в течение почти 200 лет, теперь, наконец, оказались под угрозой. После катастрофического поражения карфагенской армии под предводительством Гамилькара, патриарха Магонидов, от сиракузского тирана Гелона в битве при Гимере более 70 лет назад, имя Магонидов стало ассоциироваться с поражением в заморской экспедиции. И на этот раз ситуация была более серьезной, так как почти все в карфагенской армии погибли, но Гимилько не погиб на поле боя, как его предок. Вместо этого он бросил своих товарищей и солдат и в одиночку бежал обратно. По карфагенским законам такой акт дезертирства достаточно, чтобы быть наказанным распятием, но из-за статуса Магонидов как царей в Карфагене, патриарх Магонидов был временно освобожден от наказания. Однако на этом буря не закончилась: карфагенская элита, и без того недовольная Магонидами, использовала горе и гнев граждан, чтобы добиться реформ.

Гимилько, неудачник, опозоривший свою семью, понял, что ситуация крайне неблагоприятна для Магонидов. Поэтому он исповедуется богам в своем грехе, каждый день надевая дешевую и изношенную льняную одежду и отправляясь в главный храм Мелькарта в Карфагене в надежде искупить таким образом свою вину. Но в конце концов преследования, насмешки и унижения горожан заставили его сломаться, и через шесть месяцев он заперся дома и покончил с собой. К сожалению, этого публичного акта искупления все же оказалось недостаточно, чтобы сохранить власть Магонидов.

Вскоре после этого в Карфагене был создан новый политический орган — «Сто четыре», конституционный орган власти, состоящий из представителей аристократии. В его обязанности входит надзор за действиями карфагенских чиновников и военачальников, а также за работой верховного суда. Однако Магониды не были избраны в его состав.

Чтобы возродить угасающую власть Магонидов в Карфагене и вернуть престиж среди населения, Маго, новый патриарх Магонидов, который был младшим братом Гимилько, воспользовался все еще значительным влиянием их семьи в сенате и тираном Сиракуз — нападением Дионисия на Солунтум и вновь спровоцировал третью сицилийскую войну Карфагена против Сиракуз.

Однако карфагенская армия, значительно ослабленная, больше проигрывала, чем выигрывала в борьбе со все более мощной сиракузской армией. Маго настаивал на продолжении, однако карфагеняне уже устали от войны, и, не имея никаких шансов на победу, опасались очередного катастрофического поражения, поэтому «перемирие» стало единодушным голосом граждан.

В конце концов, соглашение было достигнуто, однако Маго пришлось нести ответственность за их поражение. Поэтому, когда карфагенский посланник, отвечавший за переговоры с Сиракузами, вернулся, весь город ликовал по поводу наступления мира. В то же время только одна семья чувствовала холод и, можно даже сказать, уныние.

В огромной резиденции недалеко от горы в Акрополе Карфагена люди Магонидов совершают поминальную церемонию, так как сегодня день памяти Гимилько. Однако громкая, шумная музыка и радостные возгласы людей за пределами резиденции явно разрушили скорбную атмосферу.

Но Гасдрубал знал, что карфагеняне сейчас поклоняются и празднуют Деметре, греческой богине урожая, и ее дочери Персефоне.

Карфагеняне поклоняются греческим богам?! Да. На Сицилии финикийские колониальные города-государства, которые имеют глубокие связи между греческим городом-государством и Карфагеном, жили вместе на протяжении веков, углубляя свое влияние. Обе богини, Деметра и Персефона, были не только популярны у греков на Сицилии, но и постепенно были приняты финикийцами, и даже сицилийцы верили, что Аид, царь подземного мира, похитил Персефону на Сицилии. Это культурное влияние проникло и в Карфаген, где уже существовали храмы этих двух богинь. После безрассудства армии Гимилько