Куртка снова скрипнула.

– Я имел в виду, черт по… ничего я не имел. Просто мимо проезжал… черт побе…

Голос у него стал каким-то беспомощным. Эльса кивнула, изображая сочувствие, но Альфу это совсем не понравилось.

– А сейчас ты что здесь делаешь? – продолжала подкалывать Эльса.

– Можно подумать, черт по… Можно подумать, что только вы с этим самым… – Носком ботинка Альф показал на ворса: – Имеете право здесь гулять.

– No problem, – кивает Эльса с преувеличенной серьезностью.

Куртка скрипнула на всю улицу.

– Не могу смотреть, как ты со своей псиной шляешься тут по ночам. Твоя бабушка, черт по…

Альф осекся. Что-то буркнул себе под нос. Вздохнул:

– Твоя бабушка никогда бы мне не простила, если бы с тобой что-то случилось.

И кажется, тут же пожалел. Эльса промолчала, только снова кивнула. И изо всех сил попыталась удержаться от следующего вопроса. Но ничего не вышло.

– Вы с бабушкой занимались этим делом? – спросила Эльса, выдержав более чем приличную, на ее взгляд, паузу, которая на самом деле длилась секунд тридцать.

Альф посмотрел на нее так, будто она только что кинула ему в лицо желтым снежком:

– А ты не слишком мала, чтобы о таком спрашивать?

– Что поделаешь, я для многого слишком мала, но у меня пытливый ум, – ответила Эльса.

Альф что-то буркнул себе под нос. Кашлянув, Эльса продолжила:

– Как-то раз, когда я была маленькой, мама хотела объяснить, чем она занимается на работе, потому что папе никак не удавалось это сделать. Мама сказала, что она следит за финансами, считает, сколько денег есть у больницы и что они на это могут купить. Это серьезное дело. Ничего сложного в этом не было, и я не поняла, почему папа не смог этого объяснить. Однажды я была у мамы на работе и встретила там ее сослуживца Мике. А в другой раз нас всех позвали в больницу на праздник для сотрудников и их семей. И кто-то спросил у меня, чем занимается мама. Я сказала, что она занимается этим делом с Мике, но папа этого не понимает!

Альф с усталым видом похлопал себя по уху, как будто туда что-то попало. Эльса неуверенно кашлянула.

– Все не так просто, – сказала она, уже более решительным голосом.

Альф взглянул на часы. Эльса повысила голос:

– Я смотрела телесериал, в котором двое занимались этим делом. Так что я в курсе, что это значит! И я думаю, что у вас с бабушкой именно оно и было!

Альф вздохнул с облегчением, надеясь, что теперь вопрос исчерпан. Но Эльса так просто не сдавалась:

– Так да или нет?

– Ну что, как там твоя псина? Некоторым на работу пора, – мрачно сказал Альф, глядя в сторону кустов.

Эльса задумчиво посмотрела на него:

– Знаешь, а ты в бабушкином вкусе. Ты чуть моложе ее, но пока не слишком старый. Ей всегда нравились полицейские твоего возраста. Те, которые были слишком старыми для полицейских, но все равно не уходили на пенсию. Ты, конечно, не полицейский, но ты как раз… в меру старый. Понимаешь?

Альф понимал, но не вполне. Похоже, у него начиналась мигрень.

– Эй, собачка, тебе стоит пересмотреть свой рацион, – проворчал он ворсу и помахал рукой перед носом, когда тот вышел из кустов.

У ворса было такое оскорбленное выражение морды, какое может быть только у ворса, когда он обожает печенье, но вынужден довольствоваться одной маленькой баночкой в день.

Наконец Альфу удалось отмотаться от дальнейших расспросов. Они гуськом зашли в подъезд. Армией это не назовешь, но все же, думала Эльса, и темнота становилась не такой уж и страшной. Перед тем как расстаться, они немного постояли между входом в гараж и дверью в подвал. Царапая пол башмаком, Эльса спросила:

– А что за музыку ты слушал, когда мы ехали домой? Это была опера?

– Твою мать! Еще вопросы будут?

– Ну, извините! Уже и спросить нельзя, – обиделась Эльса.

Альф застонал, остановившись в дверях.

– Вот же черт по… Да, это была гребаная опера.

– А на каком языке?

– На итальянском.

– Ты знаешь итальянский?

– Да.

– По правде?

– А как еще его можно знать? – удивился Альф.

– Ну в смысле прямо хорошо знаешь? Свободно? – уточнила Эльса.

Альф посмотрел на часы. Куртка скрипнула. Он перевел взгляд на ворса, пытаясь сменить тему:

– Подыщи ему местечко получше. Иначе рано или поздно его кто-то найдет!

– Так ты знаешь итальянский или нет? – снова спросила Эльса, потому что совсем не хотела менять тему.

– Достаточно, чтобы понимать оперу. Будут еще вопросы, твою мать?

– То есть ты можешь петь на итальянском, как оперный певец, – подбодрила его Эльса.

– Что за бред!

– О чем пелось в той опере, которую мы слушали в машине? – не отставала она.

Альф взялся за ручку двери.

– О любви. Эти чертовы оперы всегда о любви.

«О любви» Альф произнес с таким выражением, будто речь шла о бытовой технике или анкерах-шурупах.

– ТАК ТЫ БЫЛ ВЛЮБЛЕН В МОЮ БАБУШКУ?! – крикнула Эльса ему вслед. Но Альф уже скрылся, как следует хлопнув дверью.

Эльса улыбнулась. Ворс тоже, она была почти уверена. А когда улыбаешься, бояться темноты и теней уже практически невозможно.

– Кажется, Альф стал нашим другом, – шепнула она.

И ворсу тоже так казалось.

– Он, конечно, зануда, но добрый. Он никому про тебя не сказал. И не бросил нас в темноте. Все-таки хорошо иметь друга.

Ворс явно был с ней согласен.

– А друзья нам еще понадобятся. Бабушка не сказала, чем кончится сказка.

Ворс ткнулся носом ей в шею.

– Я скучаю по Волчьему Сердцу. – Эльса уткнулась в ворса.

Похоже, ворс тоже скучал.

Впрочем, не сильно.

Наступил тот самый день. Ему предшествовала самая ужасная ночь.

Эльса проснулась с раскрытым ртом, но крик раздавался не в комнате, а в ее голове. Она кричала молча, плакала без слез, протягивала руку, чтобы сбросить с себя одеяло, но оно и так лежало на полу. Эльса вышла из своей комнаты и почувствовала запах яичницы. Джордж неуверенно улыбнулся ей, стоя у плиты. Эльса не улыбнулась в ответ. Джордж расстроился. Но ей было все равно. И всегда было все равно.