Все-таки был способ оказаться рядом с Кэллумом; только нужно было быть достаточно смелой, чтобы прибегнуть к нему.

Я бессознательно пошла к реке, к мосту Блэкфрайерс. Это была шумная дорога, забитая машинами и такси, трудная для перехода. Подойдя к мосту ближе, я увидела вход в подземный переход, по которому можно было также дойти до станции подземки. Почти на автопилоте я спустилась со склона и стала искать указатель, надеясь попасть куда хотела. Кэллум говорил мне, что вода из Флит втекает в Темзу под мостом, и потому я пошла к набережной.

Мир вокруг меня казался каким-то отстраненным, я была как бы не включена в него. Голоса у людей были хриплыми, и я не понимала ни слова из того, что они говорят. Я продолжала идти, преодолевая фут за футом, не имея никакого плана, кроме как добраться до своей цели. Подземный переход оказался лабиринтом туннелей, из которого было, по крайней мере, восемь выходов, и, выбрав нужный мне, я вдруг услышала впереди странный пульсирующий шум. Завернув за последний из углов, я была почти сбита с ног звуком: дальше вдоль коридора с большим энтузиазмом играла группа уличных музыкантов. Шум был оглушительным, а музыка – ужасающа. Среди музыкантов я увидела аккордеониста, который, похоже, наяривал какую-то польку, вклад в общее дело парня с трубой был совсем иного рода, а еще двое с упоением колотили по старым жестянкам из-под консервов. Они начали с надеждой улыбаться мне, но я засунула руки в карманы и, опустив голову, прошла мимо. Шум долго еще преследовал меня, как волна, и до тех пор, пока я не выбралась на берег реки, я даже мыслей своих не слышала.

Тропинка вдоль реки под мостом оказалась неожиданно широкой, и там было очень темно после яркого солнечного света. Вокруг никого не наблюдалось, и я какое-то время ждала, пока мои глаза не свыкнутся с таким освещением. Затем, наклонившись над металлическими перилами, я постаралась понять, где именно начинается Флит, но сверху видно было плохо. Я осмотрелась и увидела, что с лестницы, ведущей на мост, открывается вид получше, поскольку она нависает над водой. Но она находилась где-то на тридцать шагов дальше от нужного места, и к тому же ее заливали солнечные лучи.

Я поднялась по ступенькам, постаравшись отойти как можно дальше от берега, и вытянула шею, чтобы разглядеть устье Флит. Разобрать детали в темноте отсюда было еще сложнее, и я заслонила глаза от солнца в надежде различить их. Наконец я смогла вычленить темное пятно на кирпичной стене набережной. Кладка под ним вся заросла зелеными водорослями, а рядом находилась ржавая лестница. Вода оттуда почти не вытекала. Я ожидала увидеть бурлящий бурный поток, а увидела только ручеек.

Я прошла под мостом еще раз, снова перегнулась через ограждение и усмотрела наконец лестницу. Какое-то мгновение я думала перелезть через парапет и спуститься вниз, но было ясно, что такого количества воды просто не хватит, чтобы утонуть. Если я спрыгну в воду здесь, то утону только в грязных водах Темзы.

Потерпев таким образом очередное поражение, я облокотилась о перила; у меня даже не было возможности стать дерджем. Кэллум был потерян для меня навсегда. Но на этот раз я не заплакала; слез у меня больше не осталось. Я чувствовала себя пустой оболочкой. Передо мной простирался остаток моей жизни, в которой его не будет.

Это было медленное путешествие – от станции домой я шла обессиленная и безучастная. С облегчением закрыла за собой дверь, зная, что мама с папой вернутся только завтра днем, а Джоша тоже нет дома, и мне не придется ни с кем говорить и придумывать причин, по которым я не хочу есть. Я могла только сидеть. Потом я пошла в ванную умыться и вздрогнула от неожиданности, когда во входную дверь громко постучали.

Я мысленно застонала. Это, должно быть, Грейс, но, как бы я ее ни любила, мне хотелось побыть одной. Я не хотела разговаривать о Кэтрин или – со слезами на глазах – о Кэллуме. И потому отчаянно пыталась изобрести предлог для пребывания в одиночестве дома. Открыв все-таки дверь, я очень удивилась, увидев за ней Линду.

– Привет, Алекс, ты опять готова отпустить меня? Это так мило с твоей стороны. Уверена, что не против? – Она говорила очень быстро, а Бисли тем временем пулей пролетел мимо и попытался избавиться от поводка. Она притянула его обратно к себе.

– Прости? Я не совсем…

– Джош заверил меня, что ты с радостью прогуляешься вечером с Бисли. Он упомянул об этом сегодня утром. – Но, посмотрев на мое лицо, она что-то заподозрила. – Он ничего не сказал тебе, верно?

Я коротко кивнула, машинально взяв поводок, потому что щенок взволнованно вертелся вокруг моих ног как заведенный.

– Послушай, не надо напрягаться по этому поводу. Если тебе это неудобно, я сама с ним погуляю.

Я посмотрела на Бисли; его шоколадно-карие глаза были широко распахнуты, и он прыгал вверх-вниз, пытаясь лизнуть меня в лицо. Его поводок обмотался вокруг моих ног, и я изо всех сил старалась сохранить равновесие. Для этого щенка в мире существовала одна только радость; ему все казалось идеальным. Мне не повредит, если я проведу с ним какое-то время.

– Нет, все в порядке. Джош действительно ничего мне не сказал, но я с удовольствием погуляю с Бисли.

– Погуляй сколько сможешь. Только не давай ему тянуть тебя в разные стороны. Тебе не нужна еще одна, симметричная, отметина на лице. – Она показала на мою щеку.

Я не сразу поняла, что она имеет в виду, а потом вспомнила: я же сказала, что Бисли потащил меня куда-то со страшной силой, когда на меня напали.

– Больше этот номер у него не пройдет, можешь не сомневаться, Линда. Подержи его минутку – я возьму ключи. – Я размотала поводок и отдала ей, а затем быстро вынула из сумки ключи и телефон. И спустя несколько минут он уже чуть не волочил меня вперед по дороге, а я смотрела, как он виляет хвостом – гораздо быстрее, чем это можно вообразить.

Мы дошли до поляны по соседству с детской площадкой – мне не хотелось идти на поле для гольфа. После пары кругов Бисли был по-прежнему полон сил, я же почти в изнеможении присела на скамейку и позволила ему бегать на длинном поводке. Он постоянно натягивал его до предела и был вынужден резко останавливаться. Он, похоже, ничему не хотел учиться, но это совершенно не беспокоило его. Он забежал на мелководье и после одного быстрого гребка вернулся с мокрым мячом в зубах, положил его к моим ногам и выжидающе посмотрел на меня, высунув розовый язык.

– Ну что, глупая собака, – пробормотала я и бросила мяч не слишком далеко, а так, чтобы щенок мог достать его, и тот рванул за ним. Он совершенно не знал усталости, и я, бросая мяч, давала ему возможность хорошенько побегать, не вставая при этом с места. Это было довольно терапевтично, но недостаточно для того, чтобы привести меня в хорошее настроение. Я все время вспоминала, как мы гуляли по лугу с Кэллумом и Оливией, и слезы снова не заставили себя ждать. Я обхватила колени руками, чтобы почувствовать себя очень маленькой и не завыть во весь голос. Что касается Бисли, то он не обращал на меня никакого внимания, а радостно бегал за мячом.

И тут поводок потерял свою упругость, и я услышала, как Бисли взволнованно лает. Какое-то время я игнорировала это, слишком поглощенная своими несчастьями, но он не замолкал – лаял охотно и взволнованно. Я подняла лицо над коленями, дабы выяснить, в чем тут дело.