Когда инспектор вышел из кабинета старшего надзирателя, его встретил другой охранник, который провел его по серым сводчатым коридорам к камерам смертников. Атмосфера этого места облепила Питта со всех сторон, проникая в голову и в горло. На него обрушилась затхлость, вековая грязь, с которой было не по силам справиться никакой карболке, ощущение бесконечной усталости, усугубленной невозможностью отдохнуть. Как ведет себя человек, сознающий неизбежность своей смерти — которая придет в назначенный час, назначенную минуту, — лежит на кровати, не в силах заснуть, боясь, что сон украдет у него несколько драгоценных мгновений оставшейся жизни? Переживает заново свое прошлое — все хорошее, что случилось с ним? Или же раскаивается, терзаясь чувством вины, и просит прощения у Бога, о чьем существовании он внезапно вспомнил? Он заливается слезами — или сквернословит?

Охранник остановился.

— Вот мы и пришли, — фыркнув, сказал он. — Крикните мне, когда закончите.

— Спасибо. — Питт словно со стороны услышал собственный голос. Чисто автоматически ноги внесли его через открытую дверь в полумрак камеры. С громким металлическим лязгом дверь захлопнулась у него за спиной.

Джером сидел в углу на соломенном тюфяке. Он оглянулся не сразу. Ключ повернулся в замке, оставив инспектора запертым внутри. Наконец до Джерома, похоже, дошло, что это не обычная проверка. Подняв голову, он увидел Питта, и у него в глазах отразилось равнодушное удивление, но ничего настолько сильного, что можно было бы назвать эмоциями. Как это ни странно, он показался инспектору в точности таким же, как и прежде, — надменным, отчужденным, словно события последних нескольких недель были для него лишь чем-то таким, о чем он прочитал в газете.

Томас, опасаясь перемен к худшему, приготовился к тому, что ему придется столкнуться с самыми разными трудностями. И вот теперь, обнаружив, что это не так, он пребывал в растерянности. Джером просто не мог ему нравиться, но Питт помимо воли проникся к нему уважением за недюжинное самообладание.

Как странно, что такой человек, которого, похоже, нисколько не тронули ужасные обстоятельства, физические лишения, публичный позор и сознание того, что всего через несколько недель его ждет неминуемая смерть, одна из самых страшных, придуманных человечеством, — как поразительно, что такой человек полностью отдался своим низменным страстям и сам обусловил собственную погибель. Это было настолько поразительно, что Питт уже открыл было рот, собираясь извиниться за убогую камеру, за унижения, как будто это он был повинен в случившемся, а не сам Джером.

Это же какой-то вздор! Вот оно, еще одно доказательство: раз Джером ничего не чувствует и ничего не выказывает внешне, значит, он извращенец, страдает расстройством рассудка и тела. Нельзя от него требовать, чтобы он вел себя как нормальный человек, — потому что он не является нормальным. Надо вспомнить Артура Уэйбурна в блюгейтской канализации, вспомнить юное тело, подвергшееся гнусным надругательствам, и заняться тем, ради чего он сюда пришел.

— Джером, — начал Питт, делая шаг вперед.

Вот он здесь, о чем же ему спрашивать этого человека? Это его единственный шанс, он должен выяснить все, что хочет знать, выяснить, есть ли правда в нелицеприятной картине, изображенной Шарлоттой. Он не может расспрашивать Уэйбурна и обоих мальчишек; все зависит от этого единственного разговора, здесь, в сером свете, проникающем в расположенное под самым потолком маленькое окошко, забранное решеткой.

— Да? — холодно поинтересовался заключенный. — Что еще вам от меня нужно, мистер Питт? Если вы хотите успокоить свою совесть, я ничем не смогу вам помочь. Я не убивал Артура Уэйбурна, никогда не прикасался к нему в том непристойном виде, в чем меня обвинили. Спите вы ночью или беспокойно ворочаетесь в постели, это ваши трудности. Я ничем не могу вам помочь, и не стал бы помогать, даже если бы это было в моих силах.

Питт сказал первое, что пришло ему в голову:

— Вы вините меня в том, что с вами произошло?

Джером раздул ноздри — это выражение свидетельствовало о покорности и в то же время о презрении.

— Я считаю, вы выполнили свою работу в рамках своих ограничений. Вы настолько привыкли видеть грязь, что она мерещится вам повсюду. Быть может, это беда нашего общества в целом. Без полиции нам нельзя.

— Я обнаружил труп Артура Уэйбурна, — спокойно ответил Питт, с удивлением отметив, что эти обвинения нисколько не вывели его из себя. Впрочем, он понимал, в чем тут дело. Джерому хотелось сделать кому-нибудь больно, а больше у него под рукой никого не было. — Только это я и показал в суде. Я допросил семью Уэйбурнов, я проверил двух проституток. Но не я их нашел, и уж определенно не я вложил им в уста их показания.

Джером внимательно посмотрел на него, вглядываясь в его лицо своими карими глазами так, словно в нем крылась какая-то тайна.

— Вы не установили истину, — наконец сказал он. — Быть может, я слишком многого от вас прошу. Быть может, вы такая же жертва, как и я. Но только вы вольны уйти отсюда и повторить свои ошибки. А расплачиваться придется мне.

— Вы не убивали Артура? — Питт произнес это как предположение.

— Не убивал.

— Тогда кто его убил? И почему?

Джером уставился на свои ноги. Питт подсел на тюфяк рядом с ним.

— Он был неприятным подростком, — после некоторого молчания сказал Джером. — Я долго размышлял над тем, кто его убил. У меня нет никаких мыслей. Если бы они у меня были, я бы высказал их вам, чтобы вы их проверили.

— У моей жены есть одна теория… — начал Питт.

— Вот как? — Вялый голос Джерома был пропитан презрением.

— Не будьте таким высокомерным, черт бы вас побрал! — взорвался Томас. Внезапно вся его злость на это дело, на всю систему, на эту непоправимую, глупую трагедию прорвалась всего лишь от одного неодобрительного упоминания о Шарлотте. Его голос стал громким и резким. — Проклятие, у вас нет и этого!

Повернувшись к нему, Джером поднял брови.

— Вы хотите сказать, она не думает, что я это сделал? — Он по-прежнему не мог в это поверить, его лицо оставалось холодным, в глазах не было никаких чувств, кроме удивления.

— Моя жена считает, что, возможно, извращенцем был Артур, — произнес Питт уже спокойнее. — И что он втянул в свои занятия двух младших мальчишек. Сначала те ему повиновались, но затем, узнав друг про друга, объединились и убили его.

— Очень милое предположение, — горько заметил Джером. — Но я едва ли могу представить, чтобы у Годфри и Титуса хватило присутствия духа оттащить труп к канализационному люку и так надежно избавиться от него. Если бы не сверхбдительный ассенизатор и обленившиеся крысы, тело Артура никогда бы не опознали, вы это прекрасно понимаете.

— Да, понимаю, — согласился Питт. — Но подросткам мог помочь отец одного из них.

На какое-то мгновение глаза Джерома широко раскрылись, в них промелькнуло нечто такое, чего раньше не было. Затем его лицо слова потемнело.