Потом вторая сова столь же прекрасным голосом взяла на терцию выше, и наконец запела третья, самая маленькая из сестер. Язык, на котором они пели, Фридрих не понимал, но мелодия была замечательной красоты, выдержанная скорее в мажоре, чем в миноре. Фридрих едва решался дышать, люди вокруг, кажется, чувствовали примерно то же.

— Это знаменитое трио бабочек из оперы «Тюльпан и Шиншилла», — с почтением прошептал Брумзель. Фридрих едва не сделал ему знак замолчать. Он тут же отметил про себя, что вибрато сов действительно напоминает дрожание крыльев бабочек. Мир вокруг него будто исчез, в этот момент видел и слышал Фридрих только сов и волшебную сеть, которой оплетало его их пение.

После первого номера тишина стояла до тех пор, пока не замолкла последняя нота, потом грянули оглушительные аплодисменты. Совини поклонились (но совсем слегка и очень элегантно), потом снова встали совершенно ровно и напрягли шеи в ожидании момента, когда снова можно будет начать.

Долго им ждать не пришлось. Аплодисменты затихли, на тех, кто все еще хлопал или свистел, зашикали. Певицы, очевидно, были готовы продолжать.

Фридрих не знал ни одного из тех произведений, которые они исполняли, — откуда бы ему знать классическую музыку Скарнланда? Не один раз он огорчался, что прослушать их может только однажды, потому что знал: на следующий день он будет помнить, что все это были прекрасные песни, но выудить из памяти мелодии уже не сможет.

Луна поднималась выше и выше, Фридрих забыл о времени. В какой-то момент он почувствовал, что у него затекла нога, и ему пришлось немножко поменять позу, но в остальном он совершенно не замечал, что ночь подступала всё ближе.

Наконец занавес опустился, и аплодисменты превратились в настоящий гром. Фридрих печально вздохнул о том, что концерт закончился. Он тоже хлопал как сумасшедший и кричал вместе с тысячью голосов, просивших певиц выйти на бис, — без больших надежд на то, что они снизойдут.

Но вдруг занавес снова поднялся, и сестры Совини подошли к краю сцены. Они поклонились, потом самая большая подняла крыло — и толпа замолкла. Видимо, концерт все-таки был не совсем закончен.

Произведение, которое они придержали, чтобы спеть на бис, Фридрих тоже не знал, но эта мелодия сразу затронула какую-то струну в его душе. В ней чувствовались триумф, сила, радость и при этом спокойствие; от такой красоты еще немного — и было бы больно.

— «Победная ария» из оперы о Грюндхильде, — шепнул Брумзель со слезами на глазах. — Какой подарок судьбы!

Музыка, спокойная поначалу, скоро стала много быстрее, не потеряв выразительности. Фридрих чувствовал себя влюбленным, но во что — в песню ли, в сов ли и их голоса, — он не мог понять. В любом случае, музыки лучше он за всю свою жизнь не слышал.

Произведение это было довольно длинное, но закончилось оно все равно слишком быстро. Три голоса гремели в триумфальном крещендо, а потом вдруг затихли — до еле слышной ноты, которая повисела в воздухе и тоже замолкла. Мертвая тишина стояла до тех пор, пока на сцену не опустился занавес. Потом грянули аплодисменты, еще громче прежнего. Но тяжелый бархатный занавес больше не поднимался. Совини исчезли.

— Давай, пошли! — сказал Брумзель, легонько пихая Фридриха в бок. — Нам назначена аудиенция!

Ах да, конечно! У Фридриха все сжалось внутри, стоило ему подумать, что сейчас он встретится с тремя полубогинями лицом к лицу. Теперь, зная, что они невероятно прекрасны, ему стало страшно с ними знакомиться.

— Я наверняка ни слова сказать не смогу, — дрожащим голосом сказал Фридрих, когда Брумзель взлетал над праздничной площадью. Плюшевого тигра они оставили лежать на земле.

— Они тоже, — сказал Брумзель, прихрюкнув от удовольствия. — Не рассчитывай, что они с тобой говорить будут!

За сценой оказались какие-то крытые переходы, которые вели к большому шатру в кроне дерева. Он тоже был из синего бархата и имел не особенно гостеприимный вид: входа с первого взгляда было не заметно, зато суровые лица стражей-козодоев сразу бросались в глаза. Впрочем, услышав, что у Фридриха с Брумзелем назначена встреча с Ангостурой, козодои пропустили их внутрь. Один пошел с ними, чтобы пресечь возможные глупости с их стороны.

Внутри шатра было светлее, чем снаружи. В каждом углу стояли мерцающие лампы, множество ваз были буквально переполнены цветами. Когда Фридрих с Брумзелем завернули за угол, бархат сменила менее изысканная ткань, на полу тут и там стали попадаться забытые цветки.

— За шикарным фасадом все попроще, да? — прошептал Фридрих.

Навстречу вышла Ангостура. Вид у нее был такой же усердный и напряженный, как и при первой встрече.

— А, вот и вы! Следуйте, пожалуйста, за мной.

Она махнула крылом и предоставила гостям нестись следом вприпрыжку. Хоть ножки у нее были и короткие, двигалась она гораздо быстрее Фридриха с Брумзелем. Пройдя немного по коридорам, завешанным черной материей, она остановилась перед очередным бархатным занавесом. Рядом висел маленький серебряный колокольчик, Ангостура позвонила.

Из-за занавеса послышался приглушенный, очень-очень нежный голос:

— Войдите!

Ангостура отодвинула занавес. Фридрих с Брумзелем вошли, она последовала за ними. Судя по всему, они оказались в гримерке сестер Совини (или как там птицы прихорашиваются за сценой? Гримом-то они обычно не пользуются).

По левую руку стояли три больших зеркала с подсветкой по краям и несколько больших оловянных ваз, набитых цветами. Еще тут был уголок с бархатными креслами, в которых сидели сипухи, каждая со стаканом воды.

— Иероним Брумзель и Фридрих Львиный Зев, — представила посетителей Ангостура, тепло улыбаясь кузинам. Потом она назвала имена хозяек, начиная с самой большей.

— Йоланда Совини, Йоринда Совини и Йозефа Совини, — произнесла она, делая широкий жест крылом.

Йозефа Совини, самая маленькая и, видимо, самая младшая, улыбнулась. Две другие совы молча и серьезно смотрели на посетителей. Брумзель с Фридрихом почему-то почувствовали, что нужно поклониться — судя по всему, здесь следовало быть чрезвычайно вежливыми.

Хотя Фридрих думал, что не сможет произнести в присутствии певиц ни слова, у него словно плотину прорвало:

— Концерт был потрясающий! Совершенно волшебный! Я не очень разбираюсь в опере, но ничего лучше в жизни точно не слышал! Это просто сенсационно!

Теперь и две другие совы скромно улыбнулись.

— Присоединяюсь к сказанному, — сказал Брумзель. — Высший класс, как всегда.

— Большое спасибо, — ответила Йоланда очень нежным и тихим голосом, походившим на чириканье.

Ангостура тоже выглядела довольной.

— Как вы полагаете, вы сможете замолвить слово, чтобы ее величество королева Офрис снова пожелала услышать Совини у себя во дворце?

— Я сделаю все, что в моих силах! — с радостью пообещал Брумзель. Это прозвучало так убедительно, что Фридрих тут же поверил бы ему, если бы не был так хорошо знаком с печальной реальностью. — Может, уже на концерт в день летнего солнцестояния? Но уж на новогодние торжества совершенно точно! Я уверен, королева согласится!