Как-то, прочитав очередное сообщение о травме лошади Яноша и о том, что на ее лечение потребуется много времени и денег, Марина не выдержала и написала:

Алена, дорогая! Скачки, лошади, балы – все это хорошо и замечательно. Вот только как насчет твоей учебы? Не забудь, что ты – самостоятельная единица, а не приложение к увлечениям своего мужа. А еще также не забудь, что он – совладелец всего тамошнего хозяйства, и если он не получит диплом, то печалиться не будет – у него есть возможность получать деньги из другого источника. У тебя же единственный источник – это твоя голова, твои знания и твой талант. И даже ради самых красивых глаз в мире не стоит забывать о себе.

Я помню твои слова о том, что ты никогда не позволишь никому разрушить твою семью и что ты будешь закрывать глаза на похождения мужа, если они возникнут.

Знаешь, я сейчас много общаюсь с господами-бизнесменами и их женами. Так вот, несмотря на сверкающие шейки и ушки, ухоженные ручки-ножки, мне их жаль. Потому что они смирились с ролью «приложения». Эта роль хороша для тех, кому Бог даровал только внешность.

У тебя, помимо внешности, есть еще ум и талант. Зарывать их в конюшнях мужа, по-моему, преступление. Помни, первым, кто заметит, что красивый сосуд пуст, будет именно муж.

Ты как-то обвинила меня в том, что я держу отца и непонятно почему ушла от него. Это не совсем так. Я рано вышла замуж и так же, как и ты, была от мужа без ума. Все говорили про его талант, и я встала в этот же хор, забыв о том, что и сама чего-то стою. Рядом со мной не оказалось человека, который бы сказал мне: «Марина, ты талантлива, ты просто обязана расти. И тогда ты всегда будешь интересна и своим детям, и своему мужу». Я была одна, молода, житейски глупа и влюблена.

Наконец наступил день, когда Геннадий перестал обсуждать со мной свою работу – я ничего не могла ему посоветовать или поддержать, я была от него далека. Я могла рассказать ему про то, хорошо ли ты кушала и какой по счету вылез у тебя зуб... Я не поражала его воображение нарядами и прической... Произошла обычная метаморфоза: я стала его домашним приложением – постирать, погладить, приготовить... Я стала ему неинтересна. Но самое главное, я перестала быть интересна себе! Понимаешь, себе! Вот что самое страшное.

Когда мы не защищаем свои интересы, не поддерживаем свое автономное существование, растворяясь в чужой жизни, мы становимся скучными и пресными – себе, мужьям, любовникам, детям.

Я увидела, как помыкает Геннадием худющая, злющая, с вечно торчащими в разные стороны волосами, но безумно талантливая и успешная Катя и какими преданными собачьими глазами он смотрит на нее, и я сказала себе: «Все, хватит. Я дошла до предела». И вот только тогда я попросила твоего отца уйти. Мы остались с тобой вдвоем, и я заново стала отстраивать себя, чтобы помочь стать личностью тебе.

Если твой Янош так увлекается лошадьми, придумай себе что-нибудь рядом с его занятием. Если тебе действительно это интересно – хоть ветеринарией займись. Или попробуй проводить какие-то званые вечера – организуй что-то вроде салона, где бы ты могла блистать – БЛИСТАТЬ! Алена, я подчеркиваю это. Нельзя предавать себя.

Будь здорова, моя девочка. Любящая тебя мама.

После этого письма от Алены две недели не было ни строчки, и Марина извелась, думая, не слишком ли грубо и резко написала. Но увидев как-то вечером в электронной почте инициалы дочери, открыла письмо и прочла:

Спасибо, мама. Я все поняла.

«Ну что ж, я перестала быть мамулей, – философ–ски отнеслась к перемене обращения Марина, – но, может быть, что-то она действительно поняла?»

Алена снова замолчала недели на две. Потом прислала письмо с вложенным файлом:

Мама, поздравь меня: это моя первая публикация!

В приложении был фрагмент местной газеты со стать–ей, как поняла Марина, о скачках. Под текстом стояла подпись: Alena Shanta.

Она ответила коротко:

Доченька, ты умница! Ты все правильно поняла. Держись!

Восхищающаяся тобой мама.

Теперь в речь Марины стали проникать новые термины, потому что она пыталась понять, что же пишет ее девочка, а на столе появился венгерско-русский словарь.

Она никогда не обольщалась по поводу актерской карьеры дочери. Да, хорошенькая, стройненькая, но внутренней страстности она не видела. То, что дочь делала на учебной сцене, тоже не позволяло надеяться на что-то выдающееся.

Многим школьным преподавателям был непонятен выбор Алены, всегда проявлявшей склонность к языкам. Пока Марина переходила из школы в школу без своего угла, ей приходилось переводить за собой и Алену. В одном классе девочка изучала немецкий, в другом – французский и наконец остановилась на английском. Но какая бы нулевая база ни была у нее в начале учебного года, к третьей четверти Алена догоняла своих одноклассников в знании иностранного. Маринины приятельницы, занимавшиеся с Аленой перед поступлением в театральный институт, говорили матери с дочкой в один голос:

– Ну что вы с ума сходите? Ну зачем тратить несколько лет на то, чтобы выходить из-за кулис и говорить «Кушать подано». Ну пусть она на филфак поступает. У нее там выбор богаче: хочет – переводчиком, хочет – синхронистом, хочет – в издательство. На худой конец преподавать пойдет… И всегда сыта, и независима, и не надо скакать по режиссерским постелям, чтобы роль получить.

Марина понимала, что на выбор дочери повлияло ее собственное увлечение театром, и испытывала чувство вины. Ведь как ни крути, но все наши проблемы, успехи, комплексы и несчастья питаются одним источником – взаимоотношениями с матерью.

Марина боялась вмешиваться. А вдруг у Алены где-нибудь что-нибудь проклюнется? Если же она решит бросить театральный институт и выберет что-то другое, пусть это будет только ее решением.

Она обрадовалась, когда увидела репортаж своей дочери, опубликованный на чужом языке: надо же было уехать к этому «коневоду», чтобы наконец понять, к чему тянется душа! Тем не менее когда Алена прислала письмо, спрашивая, стоит ли ей переводиться на факультет журналистики или доучиться на прежнем, ответила:

Алена, цени свое время. Тебе нужен диплом. А в журналистику, насколько я могу судить, приходят люди разных профессий. Тут важно умение увидеть, заметить, оригинально подать событие и образность языка. А уж на какой базе ты это сделаешь – никого не волнует. Тебя публикуют? Публикуют. Работай.

Сама она тоже работала, подчиняясь той ноше, которую взвалила на себя, спасаясь от тоски. В этой рабочей суете ей некогда было думать об угрозах, которые она услышала в свой адрес от мачехи Ипполита. А та больше и не появлялась.

Не надеясь, что всколыхнувшиеся «ненормальные родственники» позаботятся о сыне, раз в месяц Марина регулярно относила на почту ящик с продуктами для «зятя номер один». Она не знала, какая часть содержимого достается парню. Он всегда сообщал ей: «Посылку получил, спасибо».

Ей казалось, что ритм ее жизни наладился и ей теперь остается только приноровиться к нему и плыть по течению. Но ее ожидали перемены.