– А как же. Контролера Иванькова прессуют в пыточной с самого утра. История побега будет отработана в лучших и правдивых традициях.

Дверь кабинета открылась, и Онищенко, виляя задом, с гордым видом прошествовал мимо Марии и Сергея. Обратно он бежал с лицом гонца, несущего важную весть.

– Кирилл Святославович, – проорал он с порога, не закрывая дверь. – Несчастье случилось. Иваньков во время допроса нечаянно выпал из окна.

– Врача вызвали? – участливо поинтересовался Поздняков. – Какое у него состояние?

– Никакого, Кирилл Святославович. Скончался на месте.

– Надо же. Как неудачно упал. А ведь всего-то третий этаж. Мои соболезнования его родственникам. О ходе расследования побега Корнеевой прошу мне сообщать.

Поздняков проплыл в обратном направлении. Онищенко обожающим взглядом проводил его спину и уставился на Машу и Сергея в надежде прочитать в их глазах черную зависть.

– Говоришь, скончался? – Сергей взглянул на Онищенко, отчего тот почему-то вдруг сник.

– Тьфу, чертов придурок, – произнесла Маша и пошла в свой кабинет. Сергей направился за ней.

– Не, вы че! Вы ответите! Вы на что намекаете? – бормотал им вслед Онищенко.

За закрытой дверью Маша вопросительно посмотрела на Сергея.

– Ну, и что ты об этом думаешь? – спросила она.

– Я об этом даже не думаю. Такими белыми нитками давно не шьют. Царствие небесное контролеру Иванькову. Чиновники такие, как Поздняков, тоже не прилетают случайно, да еще так кстати. Ну, и за адвокатом Козыревым я бы присмотрел. Без фанатизма, впрочем. Лично я к делу Корнеевой отношения не имею. По мне – пусть гуляет.

...На следующий день Артем уже собирался уходить с работы домой, когда раздался звонок.

– Слушаю. Виктория? Узнал, конечно. Да, слышал. Вы хотите навестить мать? Но каким образом? Нет, я ничего не боюсь, разумеется, вас проведу к ней. Она уже выходит во двор... Где и когда мы встретимся? Ну, давайте в девять, у входа. А почему я вас не узнаю? Другой цвет волос? Понятно. Ну, как-нибудь разберемся. Вы не боитесь, что вас там могут искать? Ну, как это называется – наружное наблюдение, все такое... Не боитесь? Отлично. Договорились.

Он положил телефон и сжал виски руками. Сначала время и события застыли, и это было плохо. Сейчас начался какой-то водоворот событий. И это страшно. Что же делать с этой Викторией? Он хотел позвонить Сергею, посоветоваться, а потом вдруг подумал: не буду. У них одно на уме, у этих сыщиков. Хватать.

Артем не сказал Юле утром, что едет в больницу. О побеге Виктории та сообщила ему сама – услышала по телевизору. О том, что она ему позвонила... Почему он не сказал даже Юле? Просто это была слишком опасная тайна. Он не решился ее озвучить.

Он подъехал к больнице на такси, вышел довольно далеко от входа, не торопясь, шел вдоль ограды.

– Привет, – услышал он совсем рядом.

Повернул голову, окинул взглядом высокую брюнетку в черном пальто и шляпе с широкими полями. Она сняла темные очки. Черный цвет волос выгодно оттенял ее карие глаза. Они стали казаться мягче, светлее, добрее, что ли... Или ему померещилось.

– Привет, Виктория. Предлагаю сделать так. Я поднимусь, попрошу, чтобы ее выпустили со мной на прогулку, вы увидите нас и подойдете. Мы будем на той скамейке.

– Хорошо. Все прямо как в кино, да?

– Не то слово.

Он вышел минут через десять и подошел к ней.

– Неудачно приехали. Обход. Это на час, не меньше. Что делать?

– Вы спешите?

– Ну, как... Работа. Но давайте походим, что ли, там, на пустыре. Не думаю, что нам стоит маячить у забора.

И опять что-то странное произошло с Викторией. Она не чувствовала ни загнанности, ни потребности защищаться, ни желания спрятаться – своих привычных эмоций. Она легко шла, как будто у нее все в порядке, охотно говорила, задавала вопросы, удивлялась ответам, например, связанным с работой Артема... Она смотрела в его серые, внимательные глаза и чувствовала себя женщиной, быть может, впервые в жизни. Артему тоже нравилось с ней общаться. Она оказалась очень неглупым, сложным, неожиданным человеком. Он сам не заметил, как поделился с ней тем, о чем думал непрестанно. Последними новостями по делу Нины Вешняк.

– Значит, эта падаль, – брезгливо произнесла она. – Я чувствовала: там что-то не так. Она время от времени говорила, что он часто приезжает к ней на квартиру. То за деньгами, то вещи ему какие-то нужны, то краны проверить... Ублюдок. Всегда без жены... Конечно, он к ней приставал. Но она никогда не рассказывала ни о ком ничего плохого. Но и хорошо о нем ни разу не отозвалась. О жене его, Ольге, говорила, что она добрая. Я как-то ее привезла, зашли, а в квартире чучело какое-то ошивалось. Хамила нам, между прочим. Нинка меня дергала, чтоб я молчала. Это, говорит, дочка хозяев. А она не замешана, не знаете?

– Сергей сказал, что она Нину просто не любила. Впрочем, как и все остальное человечество. Родителей тоже.

– Да, по ней видно. Та еще семейка оказалась. А когда Нина сняла у них комнату, она ими восхищалась: такие простые, душевные люди... Ненавижу уродов.

– Вы считаете, красивые люди добрее?

– Да нет. Это я так. Про них конкретно... Вот вы меня, например, какой считаете?

– Красивой, конечно.

– А ведь я – убийца. Одного прикончила и не жалею... Дали б волю, еще б с десяток уложила...

– Ужас, что вы говорите. Надеюсь, это черный юмор.

– Я сама надеюсь. Но не сильно, – Виктория вдруг рассмеялась. – Я вас испугала?

– Да нет. Я, конечно, трус, о чем жестоко сожалею после гибели вашей родственницы. Но вас почему-то не боюсь... Вика, а кто из ваших с Ниной общих знакомых внешне похож на Степанова? Со спины, к примеру. Николаева вы вряд ли встречали.

– На Степанова? Да половина из них на него похожа. Со спины точно. Тот же Ковров. Фролов, Пхудинов, Демин, Крапивцев и так далее, по списку построенных рядом участков.

– Никак не могу понять, почему Лебедев сказал, что это они были с ним.

– А вы точно уверены, что не они?

– Да.

– Тогда и гадать нечего. Сначала настоящие соучастники ему заплатили хорошо за молчание, потом сказали, что с ним будет, если заговорит. Они везде достанут. Он будет путать следствие до последнего. Не повезло им с вами. Будьте осторожны. Свидетель – это серьезно.

– Да что я. Собственно, можно идти за Аллой. Значит, вы ждете у ворот, мы идем к крайней скамейке.

...Виктория узнавала и не узнавала женщину, которую осторожно вел по двору Артем. Совсем седые волосы стянуты сзади резинкой, как всегда, лицо очень бледное и такое растерянное, как будто горе и болезнь отбросили ее в сиротское детство. Она ведь сирота с малых лет, – вдруг вспомнила Виктория. Она смотрела, будто сквозь пелену, на то, как Артем расстелил газеты на скамейке, усадил Аллу. Видела, как осторожно и мягко он ей что-то объясняет, как мать смотрит на него с изумлением и страхом. Вика медленно подошла к ним, встала перед скамейкой, стащила с головы шляпу.