отгрызенная лапа. Я не собиралась умирать, и отгрызать я тоже не хотела ничего, но упорно думала про этого медведя. Наверное, я слишком эмоциональна. Разумные доводы уходят на второй план, а вперед выступает эта история с медведем.

Я провела целый день в тревожном ожидании. Ужасно боялась, что что-то сорвется, или Абразам Арварзен передумает мне помогать. Но наступил вечер, и он пришел, в сопровождении сына и ученика. Зима выстроил всех детей, жену и даже Сару встречать дорогого гостя. Абразам Арварзен потрепал по головке всех детей, похвалил красоту хозяйки и уважительно пожал руку Саре.

Потом мы спустились в личную мастерскую Зимы, куда вообще-то должны входить только члены семьи и близкие друзья. Старик ничего не спрашивал, только предложил мне раздеться, и лечь на рабочий стол Зимы. Стол был большой, там бы две Сары поместилось, не то что я. Я заранее выбрала одежду, чтобы можно было, не стесняться и не стеснять гномов, и принялась разматывать широкий шарф на талии. На бедрах у меня оставалась юбка, а сверху я под грудью подвязала кофту. Почти размотав шарф, я подняла голову на старика и спросила.

— Простите, мастер, а почему вы не спросили у меня о моем решении? Ведь я могла передумать?

— Девочка моя, я слишком долго прожил на этом свете, чтобы понимать такие вещи. Ты не передумаешь.

— Я хотела спросить, можно мне лишить себя голоса? Вряд ли вы захотите, чтобы я вам стихи читала в ближайшее время. А кричать мне будет проще без звука. Да и вас отвлекать не буду.

— Разумеется. Я обездвижу тебя, но вот голоса лишать не умею, так что это на твое усмотрение.

— Спасибо. За все, огромное вам спасибо.

— Не за что, девочка, не за что.

Зима помог мне залезть на стол, и я быстро лишила себя возможности орать. Потом наорусь, от радости, что все закончилось.

— Готова?

Я кивнула, и почувствовала, что больше не могу пошевелиться. А потом я провалилась в самый худший свой кошмар. Боль была чудовищной. Я мгновенно ослепла и потеряла слух. Боль лишила меня всех чувств. Осталась только она. Великая лана боль. Казалось, что мне сломали каждую косточку огромными тисками, кости расплющили и раздробили. Потом мышцы стали рвать огромными когтями, а потом подожгли мою кожу. И эта боль длилась и длилась, и я не могла потерять сознания, магия мне не давала спасительного забытья.

Когда мои кости были сломаны, мышцы разорваны, а кожа пылала, боль принялась за мою голову. В нее воткнули сотни иголок, как в подушечку для булавок у опытного портного. Согласилась бы я на это, если бы знала всю глубину падения в боль? Сейчас у меня не было ответа на это вопрос. Мне казалось, что это длилось бесконечно долго, и я не поверила, когда внезапно боль ушла, чтобы вернуться легким покалыванием на руке. Постепенно ко мне стал возвращаться слух, и я поняла, что слышу голоса, но не понимаю ни слова. Еще через некоторое время я поняла, что мои глаза закрыты, но сил открыть их у меня нет. Потом я осознала, что из головы вынули все булавки, кожу потушили, мышцы перестали рвать, а кости срастили. Но тут мне на живот, спину и бока плеснули кипящее масло и я дико заорала. На самом деле я не издала ни звука, но все же я орала, мой беззвучный крик проникал, казалось, в каждую клеточку истерзанного тела. Но тут, хвала свету, все закончилось и я, наконец, потеряла сознание.

Очнулась я у себя в комнате, на кровати. Рядом в кресле спала Сара, вид у нее был измученный, платье мятым, под глазами синяки, волосы непривычно растрепаны. Я осторожно попробовала пошевелиться. Мне это с трудом, но удалось. Я просканировала себя и вернула голос. Магии было непривычно много. Я не находила ничего страшного. Сильное физическое истощение, тонус мышц низкий от долгой неподвижности, скорее всего, и опоясывающая рана, как и ожидалось. Но она уже почти вся затянулась и даже кое-где образовалась новая кожа, и мышцы все восстановились. Сколько же я тут провалялась?

— Сара. Сара? — Я тихонько позвала подругу.

Она открыла глаза и посмотрела на меня как студент на магистра после каникул, ничего не понимающим взглядом. Потом все же понимание происходящего осветило ее лицо, и она громко закричала.

— Зельда, Зима, Ана очнулась!

В комнату как вихрь ворвались мои друзья и увидев мои открытые глаза стали обниматься друг с другом, голося на все лады что-то типа «Я не верю» и «Наконец-то» «Тьма милосердна» и все остальное в том духе. Наконец они соизволили обратить на меня внимание и наперебой стали спрашивать, не хочу ли я чего? Я хотела пить, информацию и тишину. Они прониклись. К моим губам поднесли трубочку с соком, и Сара стала рассказывать.

— Ана, милая, все пошло несколько не так, как планировалось. Ив сильный магистр, и, по всей видимости, очень властный. Он, скорее всего, не терпит, когда кто-то вмешивается в его магические построения, поэтому когда Абразам Арварзен стал снимать с тебя пояс, это очень сильно по тебе ударило. Потом пошел разрыв магической клятвы, и тут тоже возникли трудности. Абразам столкнулся с сильным сопротивлением со стороны Ива. Скорее всего, он не терпит, когда отнимают что-то, что он считает своим. И еще мы думаем, что он не хотел разрыва магической связи, это одновременно помогло и ударило по тебе. Помогло тем, что ты не умерла, но и ударило тоже, так как тебе было плохо. Ты не умерла, так как нарушение договора произошло по твоей инициативе, но все же это была вина Ива.

— Сколько? — Слова довались мне с трудом. Столько времени под действием заклинания лишения голоса не прошли бесследно.

— Ты была без сознания почти месяц. Мы верили, что ты справишься, и это хвала тьме, произошло.

— Петер?

— С ним все хорошо, Ана. Он в порядке. — Голос Зельды прерывался, и она всхлипывала.

— Еще новости?

— Твоя рана на спине и животе почти зажила, но, к сожалению, в связи с тем, что все пошло не так, она будет еще долго причинять тебе боль. Будет иногда тяжело согнуться и разогнуться, и еще прикосновения рук к твоей талии будет болезненно. Так что обниматься пока противопоказано. Можно только руку пожать или по плечу тебя похлопать. Но Абразам сказал, что это должно пройти через пару месяцев, — Сара была очень серьезна, и не улыбалась.

— Переживу.

— Ана, в ближайший год никаких магических клятв, — Зима обнимал вытирающую