Примерно через час вы находите общий язык — ты, наконец, вспомнил те знания, которые забивались тебе в голову на уроках английского в школе, вузе и курсах. Пилот изрядно поражен тем, что ты совершенно не в курсе того, что произошло. Оказывается, получив билет на маленькое реалити-шоу «поиграй в Робинзона» ты пропустил шоу под названием «конец света». За то время, что ты провел на этом острове, (кстати, неплохо было когда-то завести календарь и теперь представлять сколько именно времени ты тут провел) мировые державы успели не только поссорится, но и закидать друг друга мегатоннами радиоактивных элементов таблицы Менделеева, а также применить еще пару видов оружия, о котором ранее можно было только догадываться. В результате, большая часть Евразии и североамериканского континента состоит теперь из глянцевых стеклянных радиоактивных пустынь и, немного подпорченных бактериологическим и химическим оружием, горных хребтов, а Африка и Южная Америка, в силу разных, с трудом объяснимых причин, вообще погрузились на морское дно. Прилетевший ко мне пилот пытался спастись с гибнущей Австралии. Большую часть объяснений летчика ты не понимаешь, но пока не пытаешься выяснить детали, так как наивно полагаешь, что у вас теперь еще будет много времени, чтобы ты мог в деталях расспросить своего нового сокамерника и понять, что же именно произошло. Главное, что ты теперь уяснил — человечества, с большой вероятностью, больше не существует. Об остальном можно спросить завтра.

Счастливый пилот спустя несколько часов теряет сознание, а еще спустя часа два у него открывается кровотечение из всех отверстий в его глубоко зараженном радиацией теле.

До утра он не доживает, хотя сохраняет странную счастливую улыбку на своем лице.

Ты отвозишь его на берег, положив на несколько срубленных палок, стараясь не касаться его тела, и скидываешь в море. Туда же выкидываешь весь оставшийся от пилота скарб и возвращаешься на крыльцо дома.

С того момента, как ты увидел самолет в небе прошло немногим более восьми часов, но у тебя ощущение, что все события уложились бы в один хлопок в ладоши, Хлопок, который резко вывернул на изнанку весь мир. Не ты изолировал себя от человечества, а человечество изолировало себя от тебя. Не ты потерял мир, а мир сам потерял себя, а ты единственный кто что-то нашел на пепелище.

Вы знаете, как трудно в один момент времени приобрести все?

Осознать, что отныне — человечество — это ты.

Все идеи человеческой цивилизации, все чувства, которые испытывало человечество, весь тот информационный и эмоциональный шум в котором ты жил с детства, отныне сконцентрирован только на данном клочке суши, а точнее в пределах твоего черепа.

Этот мир идей и памяти о человечестве, похоже, теперь будет существовать ровно столько, сколько будешь жить ты.

Ты медленно поднимаешься с крыльца и заходишь в дом. Берешь ручку и чернила, окидываешь взглядом стопку бумаги. Хватит ли? Теперь ты знаешь, что писать. Теперь ты знаешь, как писать. Потому что все последние слова человечества — в твоем мозгу, в твоей душе, в твоем сердце. Где-то там. Вместе с надеждой, что когда-то, возможно, появится другое сердце и другой разум, который сможет прочесть то, что ты можешь ему сказать.

Мне опять снилось море. Оно постепенно проникает в мои сны за пару месяцев до начала отпуска. Все чаще и чаще я, просыпаясь, чувствую ускользающее ощущение мелких брызг на лице, шелеста песка под пальцами босых ног и неповторимого запаха морской воды. После ежегодного отпуска это ощущение уходит, хотя еще ни разу во время этой, полагающейся мне недели, я не был у воды, а море наблюдал только на экране. Где-то, в глубине души я все-равно ощущал, что мы — я и море — одно целое, пропитали друг друга насквозь и никогда не можем быть разлучены надолго…

Я проснулся и вдохнул полной грудью последние фантомные остатки морского бриза. Замер, прислушиваясь к ощущениям, хотя внутренний таймер уже привычно начал отсчитывать секунды.

Десять минут на водные процедуры, четыре минуты чтобы одеться, две минуты на скоростной лифт и двери передо мной распахиваются на центральную аллею корабля. Мои ежедневные первые триста метров до рубки. Моя зеленая миля.

Не то, чтобы меня действительно подгоняло время. Просто, если что-то повторять каждый день в течение нескольких десятков лет, то действия становятся машинальными и скупо-отточенными, а внутренний хронограф сам по себе фиксирует отклонение от стандартного времени на еду, сон, душ и даже на ежедневное чтение.

— Доброе утро, Капитан.

Улыбаюсь и киваю фрау Валлентайн, которая чаще всего встречает меня первой во время своего утреннего променада. Отвечать не следует. В ближайшие пять минут я услышу еще как минимум сотню раз «Доброе Утро, Капитан» и все равно не в силах буду всем ответить. Только величественно кивать. Я — воплощение верховной власти на корабле, символ порядка и постоянства, я — сама идея корабля, сконцентрированная в одном человеке.

Медленно иду к лифту в рубку. Путь занимает ровно пять минут двадцать секунд. В это время тут особенно людно — и это потому, что иногда этим людям надо увидеть меня воочию. Они не осознают зачем именно — это нечто подсознательное. Как мусульманин должен был с какой-то периодичностью сходить в Мекку, так и обитатели корабля должны раз в какой-то, понятный только им, период времени увидеть своего капитана.

Я еще и символ Земли, которую большая часть из них уже почти не помнит, а дети, родившиеся на корабле, вообще никогда не видели, кроме как на картинках.

Моя первая часть ежедневного обхода заканчивается в одиночестве в командирской рубке. Здесь никто никогда не был, кроме меня, и никто не будет, кроме последующих капитанов, назначенных после моей смерти.

Включаю общую связь, и мое изображение в данный момент появляется на десятках тысяч экранов по всему кораблю. Ровно 9.00 по Гринвичу.

— Добрый день, дамы и господа. Ваш Капитан приветствует вас. Полет продолжается по плану. Рад сообщить, что последствия столкновения с метеоритным роем практически устранены, ударными усилиями ремонтных бригад. Функционирование корабля восстановлено на 99.9 %. Выражаю им благодарность. Благодарю за внимание.

Вот эту, ежедневную речь тоже все ждут. Теперь на корабле начинается обычный рабочий день. У всех, кроме меня. Сегодня последний день перед отпуском — это раз. А два…. Я мог бы сколь угодно долго откладывать этот гадкий момент, но к нему все равно сегодня придется вернуться. Сегодня должна состоятся казнь.

На корабле мало жестких законов, но один из них гласит, что тот, чью жизнь приходится поддерживать искусственно — не имеет право тратить драгоценные жизненные ресурсы других членов корабля. Он не отрабатывает даже того воздуха, что ему закачивают в легкие, поэтому все неизлечимо больные и старики, прикованные к кровати, усыпляются и отправляются в шлюз, за которым их ждет открытый космос.

Теоретически, шлюз, как решение проблем, мог применяться в других случаях, например, как наказание за убийство и грабеж, что еще ни разу за историю корабля не случалось.