— Может быть, зайдем вместе?

— Нет, ты все испортишь! Езжай, тебе же надо побывать сегодня у семи дверей, — сказала Акнабат и, поправив на голове платок, вошла в новый двухэтажный дом.

— Проходи, проходи! — обрадовалась Дурсун. — Мы столько лет не виделись, но ты, не сглазить бы, все такая же. Лицо, глаза — хоть куда!

— Ай, какое там лицо, Дурсун! — вздохнула Акнабат. — Старею, старею. Заботы о детях старят.

— Было бы здоровье, Акнабат, все остальное не страшно.

— Это верно, это верно.

— Хорошо, что ты пришла. Только сейчас тебя вспоминала. Странная история сегодня приключилась, — перешла на шепот Дурсун. — Только моя Сульгун ушла на работу, как ко мне гостья пожаловала. Я ее совсем не знаю. Говорит без умолку. Есть такие люди — никого, кроме самих себя, не слушают. Пойдем, выручи меня. — И Дурсун провела Акнабат в просторную и светлую комнату, застланную большим иомудским ковром.

Посреди комнаты, заняв чуть ли не половину ковра, лежала дородная, чернявая женщина и потягивала зеленый чай. Акнабат показалось ее лицо знакомым, но она не могла вспомнить, где видела толстуху, да, по правде сказать, и не особенно старалась. Но, как положено, спросила о здоровье и тоже присела на ковер.

— Вы поболтайте, пейте чай, пока не остыл, а я разогрею обед, — сказала Дурсун и ушла на кухню.

С минуту обе женщины молчали. Первой заговорила толстуха.

— Меня-то вы, конечно, не знаете, но зато знаете моего мужа. Я жена Сервера из Геокчи.

"Кто у тебя спрашивает, чья ты жена? — подумала Акнабат. — Хорошо, если эта баба уберется отсюда, а то ведь не даст поговорить с Дурсун". А вслух вежливо ответила:

— Очень приятно.

Толстухе явно не терпелось поговорить.

— А вы жена Тойли Мергена? — продолжала она. — Прошлой весной, когда председатель нашего колхоза женил своего младшего сына, я, кажется, видела вас там на свадьбе.

— Возможно.

— Вы приехали тогда на новенькой "Волге". Помню, машину вел сам Тойли Мерген. Да, кстати, а что сейчас делает ваш муж?

Акнабат нахмурилась.

— Работает. Пейте чай, пока не остыл! — сухо бросила она.

Толстуха догадалась, что ее вопрос не понравился собеседнице.

— Ах, боже мой, — засуетилась она. — Я вам чаю не предложила? Пейте! — Она наполнила стоявшую перед ней пиалу и, придвинув ее к Акнабат, снова затараторила: — Последнее время у меня голова кругом идет. Не помню, что делаю, что куда кладу. Был бы мой сын трактористом, все было бы просто. Уплатила бы калым и бросила бы молодуху ему в объятия. Нет, с моим так не сделаешь! Трудно тем матерям, у которых сыновья с образованием. Возьму, говорит, в жены не какую-нибудь колхозницу, а чтобы ровней была. А где ее, ровню, взять? Один аллах знает… И у вас, кажется, такой сын?

Чернявая скосила глаза на Акнабат, но не дождавшись ответа, опять заговорила:

— Наверно, вы видели моего сына. Его то и дело вызывают в села. Скоро год, как он работает рядом с дочерью Дурсун. Сульгун животы режет, а мой Айдогды детишек лечит. Он уже кандидат. И защищал не где-нибудь в Ашхабаде, а в самой Москве. Ты, говорю ему, чему хотел — выучился, нечего тебе холостяком ходить. Уж чего, чего, а красивых девушек в нашем селении сколько хочешь. А насчет калыма, говорю, не беспокойся, дай бог здоровья твоему отцу, то, что есть у людей, и у меня найдется. Но хоть голову ему отрежь, не слушается! Сначала увиливал от разговора. Дескать, погоди, подожду еще. А уж когда я ему все уши прожужжала, он тут, дня два назад, признался мне. Есть, говорит, такая девушка. И назвал ее имя — Сульгун.

Акнабат, погруженная в думы о собственном сыне, не обращала внимания на трескотню чернявой. Но тут сама не заметила, как спросила:

— Какое имя назвал?

Та с явным удовольствием повторила:

— Сульгунджан! Кого бы я ему ни называла, он говорит — нет. Я ему и сказала: "То, что нравится тебе, понравится и мне". Вот и занялась этим делом.

У Акнабат после этих разговоров чай в горло не шел. Она поставила налитую пиалу на ковер и дрогнувшим голосом спросила:

— А девушка что говорит? Она тоже его любит?

— Сульгунджан?

— Да, Сульгунджан.

— Если бы девушка не сказала теплого слова, парень не стал бы посылать свою мать сватать ее. Недавно захворал ребенок наших соседей, живот у него болел, какой-то приступ, так они на одной машине приезжали. Я поглядела на их фигуры, как красиво они выглядели в белых халатах, ну, прямо загляденье. Если они будут работать вместе и облегчать страдания недужных, разве, думаю, плохо? Нет, очень даже хорошо! Только Дурсун вроде немного упрямится. И причину почему-то прямо не говорит. Не знаю, может быть, даже хочет меня этак вежливо выпроводить. Но я не намерена отступать. Я вот сижу тут, у нее в доме, и не двинусь с места, пока она не скажет что-нибудь определенное.

— Правильно, правильно, зачем же вам уходить, — ответила Акнабат и, не развязывая привезенного узелка, торопливо поднялась. — Я пошла.

— Ты что встала, милая? — удивилась вошедшая с миской в руках Дурсун. — Посидела бы. Я ведь обед принесла.

— Спасибо! Считай, что я уже поела. Будь здорова!

И Акнабат ушла, готовая лопнуть от злости на собственного сына.

Не успел Тойли Мерген, вернувшись из города, поставить машину в гараж, как подкатил на мотоцикле его заместитель.

— Что слышно, Нобат?

— Хвалиться нечем, Тойли-ага, — ответил тот и, словно стыдясь, что не успел побриться, погладил подбородок. — Сборщиков у нас маловато.

— Сборщиков прибавим, Нобатхан.

— Хорошо бы.

— А что Гайли и Артык? Пришли?

— Пока нет, Тойли-ага.

— Интересно… Мне показалось, что на этот раз и они поняли.

— Гайли-ага если и не пришел сегодня, придет завтра. Как только продаст морковь. А вот об Артыке разговор другой.

— Какой еще разговор?

— Сам-то я не ходил к нему, не видел, но от людей слышал. Кто-то сорвал у него дверь. Кто-то якобы повыдергал ему бороду. Но это еще ерунда. Позавчера вечером, говорят, видели его на большой дороге. Будто идет голый, ну, совсем голый, в чем мать родила. В общем, пошел слух, что Артык свихнулся, сошел с ума.

Поскольку история с дверью Артыка и его бородой была Тойли Мергену известна, он не высказал удивления и не впал в растерянность, как это случилось с Нобатом, а довольно спокойно сказал:

— Уж кто-кто, а Артык с ума не сойдет. А ты куда едешь?

— В правление и на полевой стан.

— Не посчитай за труд, подвези меня на склад.

В новом просторном