– Много?

– Да.

– Стрельба велась очередями?

– Полагаю, что да… По большей части.

– Были и одиночные выстрелы?

– Возможно… Вы знаете, вот в том, о чем мы сейчас говорим, я точно ничего не смыслю. Выстрел из пистолета я на слух не отличу от выстрела из охотничьего ружья. Так что лучше и не спрашивайте меня об этом. Вот если бы, скажем, где-нибудь неподалеку пушка бабахнула…

Ульгер Янович неожиданно улыбнулся и закатил глаза. Мечтательно вроде как.

Похоже, в этой больнице все не в своем уме, глядя на врача, подумал Беккер.

– Так что же произошло потом? – спросил Ржаной. И, дабы вновь не нарваться на бессмысленный обмен вопросами и ответами, сразу уточнил: – После того, как вы услышали стрельбу.

– Нам показалось, что мы услышали стрельбу, – уточнил в свою очередь Инолиньш.

– Верно, верно, – кивнул несколько раз Сойкин.

Трудно, да что там, почти невозможно было понять, относились ли его слова к тому, что сказал коллега, или к тому, о чем он сам сейчас думал? Да и думал ли он вообще о чем-то? Быть может, разум его пребывал в состоянии покоя и осознания абсолютной бессмысленности всего сущего, откуда до нирваны уже рукой подать?

– Вам показалось, что вы что-то услышали? Или, когда вы услышали какие-то звуки, вам показалось, что они похожи на выстрелы?

Инолиньш с интересом посмотрел на задавшего вопрос Ржанова.

– А знаете, господин криминалист, вы умеете расположить к себе людей.

– Знаю, – коротко кивнул Ржаной. Хотя и не понял, к чему именно относится сделанное врачом замечание. – А еще я задал вопрос, на который так и не получил ответ.

– Мы услышали стрельбу. Во всяком случае, я был почти уверен, что это именно звуки выстрелов. Тем более когда рядом находится особое отделение…

– Насколько нам известно, в особом отделении вашей больницы никогда прежде не случалось никаких чрезвычайных происшествий.

– Верно, – кивнул Инолиньш. – Но даже ребенку должно быть понятно, что если поблизости находится что-то, запертое за железными дверями, которые охраняют вооруженные люди, значит, рано или поздно дело может и до стрельбы дойти.

– Вы ошибаетесь, господин Инолиньш.

– Разве? – высоко вскинув брови, врач сделал вид, что страшно удивлен. – Стрельба-то ведь все же началась.

Посмотрев друг на друга, криминалисты, не сговариваясь, решили, что не стоит развивать эту тему.

– Значит, услышав стрельбу, вы отправились посмотреть, что там происходит?

– Нет.

– Но вы сказали, что были в особом отделении.

– Да, но после.

– После чего?

– После того, как отправил туда дежурную медсестру.

– Зачем вы ее туда отправили?

– Чтобы она выяснила, в чем там дело.

– А никого другого отправить было нельзя?

– Простите, у меня нет под рукой бравых патрульных.

– Черт с ними, с патрульными! Вы отправили женщину туда, где стреляли!

– Я не посылал ее под пули. Ей нужно было всего лишь узнать, что происходит.

Врач и криминалист непонимающе смотрели друг на друга. При этом непонимание каждого было искренним. Граничащим с растерянностью и недоверием.

– Хорошо. – Чтобы успокоиться и привести мысли в порядок, Ржаной медленно опустил вниз руку с раскрытой ладонью, как будто придавил все негативные эмоции к полу. А после смял, как листок, и выкинул, постаравшись, чтобы они не угодили кому-нибудь в карман. – Сестра вернулась и сообщила вам…

– Что в особом отделении, похоже, случилась бойня.

– Как она об этом догадалась?

– Она подошла к дверям особого отделения, которые, как водится, были заперты, и нажала кнопку переговорника. Естественно, ей никто не ответил. Но включился экран переговорного устройства. То, что она увидела, было достаточно для того, чтобы понять, что происходит в отделении.

– Она так и сказала?

– Да, примерно так. В общем, было понятно, что там все мертвы. После этого я позвонил Петру Фомичу, сообщил ему о случившемся и пошел сам взглянуть на место происшествия.

– Один?

– Конечно. Сестра не изъявила желания снова туда возвращаться. А Жилонин должен был оставаться с больным.

– Вы рассчитывали открыть дверь в особое отделение?

– Я понятия не имел, как это сделать. Да, честно говоря…

– Да?..

– Если бы и знал, то не стал бы открывать.

– Даже если бы увидели на экране живых раненых людей, которым требуется немедленная медицинская помощь?

– Даже в этом случае.

– Почему?

– Я понятия не имею, чем вы там у себя занимаетесь. Но, по всей видимости, чем-то очень нехорошим. Недаром же вы двери держите на запоре. А раз так, мне бы не хотелось, чтобы то, что вы прячете за этими дверями, оказалось снаружи. Хотя когда-нибудь это все равно случится. Если уже не произошло.

– А как же клятва Гиппократа?

– Исход все перечеркнул. Все клятвы, присяги и обязательства, данные до Исхода, ныне уже недействительны.

– Что же тогда заставляет вас продолжать выполнять свой врачебный долг?

– По-видимому, то же самое, что заставляет вас мешать мне выполнять мой врачебный долг. – Лицо у Инолиньша, когда он говорил это, было, как у индейца, у которого на спине бритвой вырезали схему Московского метрополитена. – У вас еще есть вопросы?

– Полно. – Ржаной жестом предложил Беккеру продолжить опрос свидетеля.

– Когда мы приехали, экран переговорного устройства особого отделения работал в режиме пяти камер, установленных в разных помещениях.

– Да, я увидел то же самое.

– Что-нибудь из увиденного не показалось вам странным?

– Вы что, смеетесь?

– Нет. Я задал вам вопрос.

– Ну, хорошо… Значит, странным, говорите? – Инолиньш приподнял голову, как будто совершенно неожиданно для себя увидел на потолке что-то интересное, и поскреб ногтем подбородок с небольшой, аккуратной ямочкой. – Нет, странным мне там ничего не показалось. Скорее уж отвратительным, мерзким и диким.

– Ах, вот как.

– Да, примерно так.

– Знаете что, господин доктор, мы с коллегой должны сейчас заняться осмотром места происшествия. Не хотите составить нам компанию?

– Я могу отказаться?

– Нет.

– Зачем же вы тогда спрашиваете?

– Чтобы соблюсти приличие. Мы ведь живем все еще в свободной стране… Не так ли, Петр Фомич?