После этой разрядки наши мужчины, тяжело дыша, вернулись к костру. Они подняли кувшины с водой и, держа их на весу, направили струи воды прямо себе в рот, мастерски заливая в горло и не расплескав ни одной капли.

Когда Тахани начала рассказывать бедуинскую историю о любви, Али прервал ее, высмеяв подобные сантименты.

Тахани тут же замолчала, что очень меня огорчило.

Али посмотрел на маленьких детей и твердо заявил:

— Подобные сказки о любви направят ваши мозги не в ту сторону. Настоящий жизненный урок вы вынесете из истории, которую расскажу вам я.

Мы с Сарой обменялись взглядами, но, помня об обещании, которое я дала Кариму, не ссориться с братом во время нашей поездки, я настроилась с интересом выслушать его рассказ.

Даже находясь в кругу женщин нашей семьи, мой брат не мог сдержать своего презрения к женщинам. Ненависть Али пропитала и его рассказ. У него хватило наглости поведать о молодом бедуине, который в результате нападения враждебного племени был серьезно ранен и чью жизнь спасла совершенно незнакомая женщина. Придя в себя и обнаружив, что чужая женщина касается своими руками его тела, этот юноша почувствовал такое отвращение к ней, что плюнул ей в лицо и потребовал, чтобы ее до смерти закидали камнями. Али посмотрел на своих сыновей и племянников и, наслаждаясь ролью мудрого старейшины, сказал впечатлительным юнцам, что лучше умереть от рук врагов мужчин, чем принять спасение из рук чужой женщины.

Я задохнулась от выходки моего брата и с трудом сдержалась.

Рассказ Али явно никому не пришелся по вкусу, однако так как все были слишком вежливыми, хотя Али этого не заслуживал, никто, к моему разочарованию, не высказал ему своего возмущения.

Лица женщин все еще были кислыми, когда Карим, откашлявшись, предложил завершить вечер его рассказом. Я от всей души была благодарна мужу за это. Я понимала, что он хочет, чтобы дети отошли ко сну совсем с другими образами, чем те, что представил им Али.

Карим обратился к детям:

— Дорогие дети, самые приятные и желанные черты в человеке — это щедрость и гостеприимство. И я с большим удовольствием расскажу вам о самом щедром арабе на свете.

И затем мой муж поведал очень популярную бедуинскую историю, приятную сердцу каждого араба, поскольку ничто нас так не умиляет, как рассказы о большой доброте.

— Говорят, все великие люди рождаются в маленьких шатрах. Так было и в случае с шейхом Хатимом. Он родился в маленьком шатре, но благодаря упорной работе стал одним из самых богатых шейхов, когда-либо пасших свои стада в великой пустыне.

Имя этого шейха было у всех на устах, но не потому, что он был богат, а благодаря его арабской добродетели — щедрости, не сравнимой ни с чем на земле. Шейх Хатим помогал всем, кто его об этом просил, и никогда не сомневался в том, действительно ли просящий так нуждался. Он никому не отказывал в просьбе, даже своим врагам. Однажды четыреста голодающих мужчин, женщин и детей приехали с выжженных суховеем гор к шатру шейха. И что же он сделал? Он зарезал и зажарил пятьдесят верблюдов, чтобы накормить их мясом.

Султан, заслышав об этом шейхе, был уверен, что все рассказы о его щедрости были преувеличением и хитростью, направленной на то, чтобы лучше продать свои товары. Султан решил послать своих людей, чтобы те попросили шейха Хатима отдать ему своего самого породистого жеребца, знаменитого по всей стране, и проверить, так ли уж щедр шейх, как о нем говорят.

Этот жеребец по имени Дулдул был лучшим арабским скакуном во всей Аравии. Он рос вместе с детьми Хатима, разделяя с ними все радости и печали. Все так любили жеребца, что хлыст никогда не касался его спины и никогда не слышал он грубых окликов.

Так вот, во время страшного бурана люди султана сбились с пути, и когда они все-таки добрались до шейха, они были почти при смерти, настолько изголодались. Они были удивлены, увидев только три маленьких шатра и никаких признаков огромных стад, хотя шейх и встретил их верхом на своем любимом жеребце Дулдуле.

Люди султана сразу поняли, что шейх не ожидал гостей, хотя и приветствовал их тепло и гостеприимно. Увидев плачевное состояние гостей, шейх объявил, что приготовит трапезу.

После увиденных пустых пастбищ, на которых никто не пасся, они были удивлены, когда через некоторое время их стали потчевать вкуснейшим мясом, приготовленным различными способами: там было и отварное мясо, и жареное, им подали мясной суп и другие вкуснейшие блюда. Изголодавшие люди султана заявили, что никогда в жизни так по-царски их не принимали.

Им стало неловко за свое задание, и они рассказали шейху, что их послал султан проверить его щедрость и попросить отдать жеребца Дулдула.

Шейх Хатим сидел будто громом пораженный. Его лицо стало мертвенно бледным, и он произнес: «Ах, друзья! Жаль, что вы не сказали мне об этом раньше. Вы, конечно, не могли знать о моих обстоятельствах. Я не готов был принять гостей, так как всего лишь два дня прошло, как мы перекочевали на это место. Мы со дня на день ждем нашу домашнюю утварь и наши стада, но из-за сильного ветра они задерживаются в пути. Что же мне оставалось делать, когда вы появились такие уставшие и голодные? В моем шатре нет мяса, и на расстоянии дня езды — ни коз, ни овец. Разве мог я отказать вам в гостеприимстве? Я не могу допустить, чтобы в моем шатре голодали люди. И поэтому мой любимый конь Дулдул, несравненный конь, исполнявший все мои желания и повиновавшийся каждому моему слову… А что еще я мог сделать? — Слезы струились по лицу шейха, когда он сказал: — А теперь ступайте и расскажите вашему неверующему султану, что я сварил и подал вам на ужин своего красивого и верного Дулдула».

Карим улыбнулся детям, пораженным историей о таком гостеприимстве.

— Знайте же, дети: вы только что услышали рассказ о настоящем арабе, лучшем арабе, гостеприимство которого никогда не подвергается сомнению.

После рассказа Карима мы вновь заулыбались и в хорошем настроении начали расходиться по шатрам.

Но когда Али проходил мимо меня, его самодовольная улыбка по-прежнему поддела меня. Мой брат подставил мне щеку для прощального поцелуя, но я не пошевелилась. Боковым зрением я увидела, что Карим наблюдает за мной.

Я улыбнулась и встала на цыпочки. Али наклонился.

Мои губы, приблизившись к его щеке, так и не коснулись ее, но я успела прошептать на ухо Али самое уничижительное проклятие бедуинов:

— Пусть все верблюды в твоем стаде охромеют, Али.

В то время как Карим смотрел на меня с любовью и одобрением, Али уставился на меня в полном недоумении. Он все еще не вышел из своей роли мудреца и не мог понять причины моих презрительных слов.

Я торжествующе улыбнулась и направилась к нашему шатру.

Наш шатер был натянут одним из самых первых — Карим сам руководил прислугой. Он был разделен на пять частей-комнат перегородками, которыми служили бархатные занавесы. Самая большая комната предназначалась для развлечений и еды, две комнаты служили спальнями и еще две — ванными. Мы с Каримом занимали одну спальню и одну ванную, наши дочери вторую спальню и вторую ванную.