— Минтс. — Голос обесцвеченный, холодный, без всякой связи с выражением лица. Один из мужчин берет у Анны бумаги. — У вас есть удостоверение личности?

Она протягивает карточки. Пока женщина проверяет ее отпечаток в компьютере, третий полицейский снимает с пояса мобильный, звонит, говорит очень тихо, Анна не разбирает слов. Только чувствует, что говорят о ней, интуитивно, и ей неприятно.

— Хорошо. — Женщина возвращает Анне карточки, смотрит на коллег. — Что-то не так?

Офицер с телефоном качает головой:

— Ее ждут.

— Проводить вас некому, — сурово сообщает женщина. — И дом довольно далеко от ворот…

— Я здесь бывала, — говорит Анна, и офицер поднимает брови, словно поверить не может, что ее перебили.

— …так что постарайтесь не заблудиться. Они готовы? — Полицейский с телефоном кивает. — Возвращайтесь к машине. Когда ворота откроются, езжайте. Прямо, налево, третий поворот направо и прямо до конца. Если какие-то гражданские попытаются последовать за вами внутрь, остановитесь и дождитесь, пока мы с ними разберемся. Вы поняли?

Да, говорит она, я поняла. Возвращается к машине, садится за руль и ждет. Двое полицейских оттесняют зевак от ворот, но ворота не открывают. Негромко тикают часы на приборной панели. Анна и не подозревала, что их вообще бывает слышно. В холодном затхлом салоне ее трясет.

В окно стучат, так близко, что она вздрагивает. Поднимает глаза, ожидая увидеть женщину из полиции — слава богу, за стеклом женщина в льняном костюме.

Анна открывает окно. Женщина склоняется к ней и улыбается.

— Здравствуйте, — говорит она. Судя по выговору, восточное побережье Америки. — Вы внутрь?

Анна что-то отвечает, не вполне да, но этого, очевидно, хватает.

— Вы родственница?

— Нет. — Она смотрит на полицейских, на ворота. — Простите, мне надо…

— Значит, по делу, — говорит женщина. Даже не спрашивает. — Не возражаете, если я задам пару вопросов?

— Простите, я…

— Всего пару вопросов. — Женщина нагибается ниже, все так же улыбаясь, голова наполовину внутри. Блокирует окно. Теперь Анна видит ее руки. В одной телефон, в другой диктофон. — Вы давно знакомы с мистером Лоу?

— Я не…

— Вы его не знаете. Хорошо. Вы из полиции? Нет. — Проницательные, улыбчивые глаза. — Правительство?

— Нет. Да — послушайте, мне вам нечего сказать. Не могли бы вы…

— С кем вы собираетесь там разговаривать? Не с семьей Лоу, правильно? Как вы относитесь к этому?

— Нет, — говорит она: не ответ, но отказ. Ее ладонь на ручке окна. Секунда — и оно закрыто. Но она внезапно представляет себе, что случится. Женщина не отступает, улыбается, втискивает голову. Стекло все ближе к шее.

— Анна Мур!

Команда полицейского эхом разносится по узкой улице. Улыбка журналистки меркнет. Она вытаскивает голову из машины и выпрямляется, не виновато, а с гримасой сожаления. Позади нее женщина из полиции. Впереди открываются ворота. Анна поднимает стекло, заводит мотор и едет.

Никто не следует за ней. Фигуры полицейских уменьшаются в зеркале заднего вида. Налево, на третьем перекрестке направо. Дом ближе, чем она помнит, расстояния знакомые и потому коротки, на дороге никого — нет Мюриет — никто не поможет и не помешает. Неожиданно быстро она проезжает под тисовой изгородью, листья по-прежнему ровно подстрижены, как мох, гравий ровный там, где дорога выходит к полукруглой площадке.

Дом закрыт, двери заперты, в гавани пусто. Стеклянные стены верхних этажей поляризованы, преграждают путь свету. Рокот вертолета над головой. Анна стучит несколько раз, потом замечает у двери интерком. Вторая камера слежения, неразбитая, полускрыта притолокой и плющом.

Она жмет кнопку. Тишина. Внутри ничто не отзывается. Сквозь стекло ей виден фонтан, пруд, желоб.

Легкое мерцание возле камеры. Трещит статика, но голоса нет, только вздох, то ли человек, то ли механизм. Щелчок замка, дверь приоткрывается. Она в третий раз входит в дом.

Люстры погашены. Вещи громоздятся вдоль стены: пара старых латунных телескопов, массивных, точно пушки; груда ковров, футов десять толщиной, как из былин. Никаких признаков жизни, только прудовые рыбы высовывают носатые морды из бассейна.

Дом словно брошенный. И она вспоминает, понимает, что он всегда был таким. Даже когда все они были здесь, Джон, Аннели, дети со своими играми и страхами, когда зал был полон гостей, и разговоров, и смеха. Здесь жизнь всегда проходила мимо живущих.

Она идет во второй зал, останавливается у подножия лестницы. Шум воды в атриуме, отдаленный гул вертолета — убрать их, и дом погрузится в беззвучие. Может, здесь вообще никого нет, может, ее пропустили по какой-то электронной оплошности. И не только Джон ушел отсюда, но и все остальные. Она вспоминает вопрос журналистки. С кем вы собираетесь там разговаривать? Не с семьей Лоу, правильно?

— Анна Мур, — говорит голос рядом, как будто ее имя — приятный сюрприз. Теренс стоит в дверях между залами, сунув руки в карманы куртки. — Мне говорили, что вы вернетесь.

— Я вас не слышала, — говорит она, потому что это правда, и телохранитель мягко улыбается, с сожалением, как всегда.

— Мне говорили, что вы захотите вернуться, но я не поверил. Не думал, что вы отважитесь.

— Их нет, — беспокойно говорит она. — Они здесь?

— Нет.

— Где они?

Он отворачивается, вынимает руки из карманов, будто ожидая кого-то увидеть.

— Ну, — бормочет он, — тут и там. Зависит от того, кого вы ищете, верно? Но сейчас тут я один.

— Почему?

— Потому что это моя работа. Я присматриваю за домом. Концы подвязываю, понимаете. Свет гашу.

— Я не об этом.

— Почему они уехали? Я думал, вы догадаетесь. Я бы решил, что это очевидно, при сложившихся обстоятельствах. Как ваши дела, Анна?

— Прекрасно.

— Хорошо, — говорит он, — Хорошо. Хоть что-то.

Его злость почти неуловима. В голосе ее не слышно. Если бы она его не знала, никогда бы не заметила. Он стоит между ней и входом, очень маленький и неподвижный, свет бьет ему в спину. Может, он ее не выпустит, если она захочет уйти.

— Вы знаете, где он? — Он качает головой. — А Аннели? Она забрала Натана? Когда они уехали?

— Наверное, вчера.

— Теренс, — говорит она, — мне нужно с ней поговорить. Я должна найти Джона. Очень важно…

— О, я в этом не сомневаюсь, — холодно отвечает он. — Вы делаете важную работу. То, что вы сделали, очень важно.

— Я ничего не сделала, — говорит она, но голос ее тише, чем ей хочется, почти смиренный, — будто я виновна, думает Анна, почему так? — и Теренс продолжает, будто не слышал ее: