До этого был звонок из штаба 2-го истребительного корпуса люфтваффе.

– Приллер, – сказал дежурный офицер, – началось вторжение, тебе надо подняться в воздух.

Приллер взорвался:

– Теперь, когда вы все проиграли, вы, идиоты! Чего вы ждете от меня, когда у меня только два самолета?! Где мое крыло? Вы можете его вернуть?

Дежурный офицер оставался совершенно спокойным.

– Приллер, – сказал он, – мы не знаем точно, где сейчас твое крыло, но мы вернем его на летное поле в Пуа. Немедленно перебросьте туда все наземные службы. А пока, Приллер, скорее лети в зону вторжения.

Сдерживая себя, насколько позволяла ситуация, в которую он попал, Приллер вежливо спросил:

– А не скажете ли, где находится эта зона вторжения?

Дежурный ответил:

– В Нормандии, где-то в районе Кана.

В течение часа Приллер делал необходимые распоряжения по обеспечению переброски наземных служб к новому месту дислокации его крыла.

После этого Приллер и Водаржик были готовы взлететь и провести единственную воздушную атаку люфтваффе в день «D».[36]

Перед вылетом Приллер подошел к Водаржику.

– Послушай, – сказал он, – нас только двое. Мы не можем рисковать. Бога ради, делай то же, что буду делать я. Лети за мной и повторяй каждый мой маневр.

Они летали вместе уже давно, и Приллер был уверен, что сержант его понял.

– Мы одни, – продолжал он, – и шансов вернуться у нас мало.

В девять часов утра (для Приллера это было восемь утра) они поднялись в воздух. Взяли курс на запад. У Аббевилля над ними показались истребители союзников. Приллер отметил, что они шли не в боевом порядке, как они обычно летали. Он подумал, что, «если бы у него были самолеты, эти англо-американцы стали бы для него легкой добычей». Недалеко от Гавра Приллер набрал высоту, чтобы уйти от зениток. Через несколько минут, слаженно действуя, они прорвали облака, и перед ними открылась фантастическая картина: сотни судов разного типа и водоизмещения заполнили всю обозреваемую акваторию. У немецких летчиков создалось впечатление, что суда заполнили всю ширину Ла-Манша. К берегу нескончаемыми потоками шли десантные лодки. Приллер видел на берегу и дальше за берегом белые клубы дыма. Песок вдоль береговой линии почернел от массы высадившихся солдат и различной техники. Приллер поднялся за облака, чтобы решить, что делать. В небе было так много самолетов, а на море кораблей, что Приллер понял: у него есть время только на один заход до того, как его собьют.

Сохранять радиомолчание не было смысла, и Приллер спокойно сказал в микрофон:

– Какой вид! Какой вид! Там есть все! Ты только посмотри! Поверь мне, это вторжение! Водаржик, пошли! Удачи тебе!

Они спустились до высоты меньшей 150 футов и на скорости 400 миль в час пошли вдоль британских плацдармов. Приллер нажал кнопку на рукоятке и почувствовал отдачу от стреляющих пушек. Пролетая на головой высадившихся на берег, он видел поднятые вверх удивленные лица.

На плацдарме «Шпага» командир французских коммандос Филипп Кайффе увидел два приближающихся самолета и бросился на землю. Шесть немецких пленных хотели воспользоваться неожиданным замешательством и сбежать. Но десантники Кайффе быстро заставили их лечь на землю. На плацдарме «Юнона» рядовой Роберт Рож из 8-го канадского пехотного полка услышал звук моторов приближающихся самолетов, а потом увидел «их, летящих так низко, что я мог разглядеть лица пилотов». Рож, как и другие, упал на песок, но запомнил, что один солдат «не лег на землю, а, стоя в полный рост, стрелял вверх из своего автомата». На восточном краю плацдарма «Омаха» лейтенант американских военно-морских сил Вильям Иземан видел, как два самолета, стреляя из пушек, «пронеслись мимо аэростатов заграждения на высоте около 50 футов». Старший кочегар британского «Дунбара» Роберт Доув видел, что по двум самолетам стреляли все противовоздушные средства флота. Но самолеты остались невредимыми. Они, наконец, повернули от берега и, набрав высоту, скрылись за облаками. «Немецкие это самолеты или нет, – сказал Доув, – счастливо вам. Вы смелые ребята».

По всему побережью Нормандии шло активное вторжение. Для французов, невольно ставших свидетелями боевых действий, это были одновременно часы хаоса и счастья. Вокруг Сен-Мер-Эглиз, который подвергался сильному артиллерийскому обстрелу, парашютисты 82-й дивизии видели фермеров, спокойно работающих в полях и не обращающих внимания на то, что происходит вокруг. В любую минуту кого-то из них могло ранить или убить. В самом городе парашютисты видели, как парикмахер менял вывеску на своем заведении с французской на английскую.

Жителю маленькой прибрежной деревни Ла-Мадлен, находящейся в нескольких милях от Сен-Мер-Эглиз, Полю Газенгелу не повезло. Во время артобстрела не только снесло крыши со склада и кафе, но и его самого ранило. Солдаты 4-й дивизии собирались переправить на плацдарм «Юта» его и еще семь человек.

– Куда вы забираете моего мужа? – спрашивала жена Газенгела у лейтенанта.

Офицер ответил на чистом французском:

– Забираем, чтобы задать ему несколько вопросов. Мы не можем поговорить с ним здесь, поэтому его и других мы отправим в Англию.

Мадам Газенгел не могла поверить своим ушам.

– В Англию! – воскликнула она. – Почему? Что он сделал?

Молодой лейтенант засмущался. Он мягко объяснил, что просто выполняет инструкции.

– А что будет, если мой муж погибнет под снарядами? – спросила мадам Газенгел со слезами на глазах.

– Десять против одного, что этого не случится, – ответил лейтенант.

Газенгел поцеловал жену, и его увели. Он и сам не понимал, что происходит; и ему не суждено было узнать, почему его переправляют в Англию. Через две недели он снова окажется у себя дома в Нормандии после принесенных американцами извинений за то, что «это была ошибка».

Жан Марион, руководитель одного из подразделений французского Сопротивления в городе Грандкамп, был расстроен. В поле его зрения слева был флот у плацдарма «Юта», а справа – флот у плацдарма «Омаха», и он знал, что подразделения союзников высаживаются на берег. Но ему казалось, что про Грандкамп забыли. Все утро он напрасно ждал: к нему никто не пришел. Он несколько приободрился, когда жена указала ему на эсминец, который медленно маневрировал в море напротив города.

– Пушка, – воскликнул Марион, – пушка, о которой я им говорил!

Несколькими днями раньше он проинформировал Лондон о том, что на берегу установили пушку небольшого калибра, которая могла стрелять только налево, в направлении пляжей, которые теперь превратились в плацдарм «Юта». Теперь Марион был уверен, что его послание дошло по назначению, потому что эсминец занял позицию, на которой был недосягаем для артиллерийского расчета, и открыл огонь. Со слезами на глазах Марион вскакивал после каждого выстрела корабля.