– На этом все! – совершенно неожиданно закруглился Туробой. – Нужное ты услыхала. Поймешь – твое счастье, не поймешь – твоя беда! Пошли, парень!

Туробой ухватил Мишку за плечо и чуть ли не силой поволок его к сидящим в седлах опричникам, задев ногой и опрокинув опустевшую скамью, на которой они до того сидели.

«Ну, это уже хамство, господин бургомистр! Можно было бы и аккуратнее, прямо как дверью хлопнул».

Оглянувшись, Мишка увидел, что Нинея склонилась над лежащей на земле Красавой.

– Дядька Аристарх, ты Красаву-то не убил, часом?

– Оклемается, от этого не умирают… зато и наказания от старухи избежит, то на то и вышло, а урок нужный получила! Нет, ну это ж надо так обнаглеть! Отроками она повелевать взялась! Козявка, едрен дрищ! Ничего, теперь в разум войдет…

– Если вообще разума не лишится… – неуверенно пробормотал Мишка – дите ж еще совсем…

– Вот с малолетства и надо вразумлять! Меж бабья пускай свои выкрутасы творит, среди холопов! С вольными смердами уже как выйдет, а перед воином баба, волхва она или не волхва, только в одном виде быть должна: глаза в землю, язык в ж…

– Ну уж… – Мишка от такого пассажа даже слегка опешил.

– Не «уж», а «так»! Иной вид может быть только по приказу… И еще когда баба воина из похода или долгой отлучки встречает! Тогда: в правой руке чарка, в левой – закуска, подол – в зубах! И никак иначе!

Подобные высказывания, да еще со смачной присказкой «едрен дрищ», были настолько нехарактерны для ратнинского старосты, обычно степенного и выдержанного, не склонного к ругани, что Мишка даже споткнулся на ровном месте. Потом, правда, вспомнилось «в тему», как призванные на армейские сборы, с виду вполне приличные мужики, надев форму и оказавшись в казарме, превращались вдруг в такое жлобье… Видимо, тут имел место тот же эффект – смена имиджа – староста слишком вошел в роль сурового воина, вправляющего мозги глупым бабам и подросткам.

– А ведь ты соврал, Окормля! – поведал неожиданно Туробой, умащиваясь в седле.

– А?

– Помнишь, ты ляпнул, что волшбу творить в крепости, под сенью креста, все равно что гадить на чужом капище?

– Да… а что такое?

– Крепость с часовней не капище, а славище! Капище – место упокоения умерших, а идолы на капище, суть, почти то же самое, что кресты на христианских могилах. На капищах творят тризны по усопшим, общаются с душами предков, приносят им жертвы[28]. Так что капище – что-то навроде жальника, кладбища, хотя и на иной лад, чем у христиан[29]. А богов мы славим на славищах, там идолов нет, не нужны они богам. Мы, славяне, славим своих богов только за то, что они есть. Мы ничего у них не просим, потому что они уже все нам дали. На своих праздниках мы приносим им дары, но это не подношения, а приглашение к нашему праздничному столу, этим мы показываем, что мы, их внуки, живы, что у нас есть все необходимое, и мы помним наших богов и наших предков, помним и храним наше уважение им. А если ты начинаешь чего-то просить у богов, значит, ты слаб. Слаб, прежде всего, духом.

Староста пристально посмотрел на Мишку, как-то вдруг весь подобрался, и в голосе его снова зазвучал рык:

– Это в христианских храмах у Бога все время канючат: «Подай, прости, помилуй, спаси!» Рабы, едрен дрищ! Понял теперь, для чего воинам Перуново братство нужно… даже если они христиане? Понял?!

– Д-да…

– Так вот: чтобы я больше от тебя не слышал, что мы отрокам умы смущаем! Воинов мы воспитываем, воинов!

«Ох, мать честная! Так вот почему лучшие воины в Перуновом братстве воспитываются! Морально-психологическая подготовка, идущая вразрез с христианской кротостью, – не проси, а будь достоин, встань вровень с предками и богами! Да ведь Нинея о том же самом толковала! «Ощути себя наследником древнего рода, продолжателем дел славных предков, частицей великого народа славянского, внуком Божьим!» Нет, милейший бургомистр, зря вы баб за людей второго сорта держите, самую суть они не хуже вас понимают!»

– Понял, батюшка Туробой… прости, не по злобе дурное сказал, по незнанию.

– То-то же! А отроков теперь можешь перекидывать из десятка в десяток, как захочешь. Эта, – Туробой небрежно мотнул головой в сторону подворья Нинеи, – и пикнуть не посмеет.

«Ну уж и «не посмеет»… нет, герр бургомистр, вы конечно же великий и ужасный, но и бабка тут тоже не в собесовской очереди стоит. «Не сочтет нужным» или «посчитает несвоевременным» – вот это для Нинеи больше подходит. И вообще, весь этот спектакль, похоже, разыгран только для вас, сэр Майкл, потому что объяснить Нинее ее ошибку и порекомендовать не упорствовать Аристарх мог бы и через Беляну… Но как он нам всем по мозгам врезал! Нет, сэр, спектакль был нужен! Иначе как бы он вам силу воинского духа продемонстрировал? И… вот, блин! Этот спектакль и для Красавы тоже нужен был! Бабка ей сколько угодно могла на словах объяснять про силу служителей Перуна, но вот так почувствовать ее на собственной шкуре… лучшего лекарства от детского беспредела и не придумаешь!

Они что же, сговорились? Или Нинее было приказано, а она умудрилась, исполняя требование, от которого не могла отказаться, соблюсти как-то и свой интерес? А может быть, это было совместное действо коллег, которым надо было провести «практикум» для учеников? Теперь встретятся где-нибудь и обсудят результаты… да еще и лорда Корнея третьим пригласят… Хватит, сэр! Остановитесь, а то в любом слове и взгляде заговоры видеть начнете! Учиться! Да, блин, по Ленину: «Учиться, учиться и еще раз учиться!» – тогда и начнете понимать смысл происходящего! А в условиях дефицита информации все ваши гадания – чистой воды паранойя!»

Когда Мишка с Туробоем въехали на лесную дорогу и Нинеина весь скрылась за деревьями, староста резко расслабился, утер рукавом лицо и шумно вздохнул:

– Ф-ф-у-х-х, парень, учить тебя… Воевать и то легче!

– Учить? – изобразил удивление Мишка.

– А ты думал я сюда ради этой бабищи притащился? Да все, что я ей сказал, она не хуже меня знает, а силой покрасоваться, так это отрокам твоим пристало, я для таких игрищ стар уже. Просто Леха уже отчаялся тебя отучить все только разумом понимать – вреден разум в бою, медленный он, тело само все делать должно по велению души горящей! Почуял разницу? Вижу, что почуял – меч у тебя в руке, как живой, играл! И много в тебе тогда разума было?