— Значит, Хрущев не поставил в известность даже председателя КГБ? — уточнил я.

— Я ведь к тому времени всего год был председателем, — ответил Семичастный, — в состав президиума ЦК не входил. Вообще был всего лишь кандидатом в члены ЦК. Меня еще комсомольцем считали. Да и не все члены президиума ЦК об этом знали.

— Но разве не было принято в таких случаях запросить мнение разведки о возможной реакции Соединенных Штатов, прогноз развития событий?

— так это Хрущев должен был мне раскрыть свой замысел. А это означало, что и определенная часть моего аппарата все узнает. Я же должен перед разведкой вопрос поставить: как американцы отнесутся? А если мой аппарат знает, в МИД узнают, тут возможна утечка информации. Американцы были бы заранее в курсе дела, а этого он и хотел избежать. К тому же Хрущев такой человек был, что он не только американцев, но и нас хотел удивить: вот он какой выдающийся политик, все может сам!

В 1964 году Хрущев приехал с визитом в Норвегию.

Утром, как положено, ему докладывала обстановку резидентура внешней разведки. Докладывать должен был сам резидент, но он перепоручил это своему заместителю по политической разведке Виктору Федоровичу Грушко как более опытному специалисту.

Руководители охраны предупредили, что первый доклад — во время завтрака. Генерал Грушко через много лет рассказал в мемуарах, как он приехал в резиденцию, где поселили высокого гостя. Начальник управления правительственной охраны полковник Владимир Яковлевич Чекалов проводил Грушко к Хрущеву.

Первый секретарь ЦК и глава правительства завтракал в одиночестве.

— Вот сижу и поджидаю тебя, — дружелюбно сказал Никита Сергеевич.

Сотрудники КГБ исходили из того, что норвежцы оборудовали резиденцию техникой прослушивания и скрытого фотографирования, поэтому вслух обсуждать секретные вопросы нельзя. Доклад был представлен в письменном виде.

— Садись, позавтракай, — предложил Хрущев.

Грушко вежливо отказался.

— Съешь хотя бы яйцо, — настаивал Хрущев.

Грушко, во-первых, уже позавтракал, во-вторых, в присутствии хозяина страны ему в любом случае было не до еды. Но Хрущев все-таки настоял на своем:

— Тридцать лет меня уговаривали не есть яйца из-за холестерина, а теперь специалисты говорят, что яйца не опасны. Я их ем с удовольствием и тебе советую.

Грушко пришлось проглотить яйцо.

Он поставил перед Никитой Сергеевичем полуоткрытый чемоданчик. Хрущев читал принесенные ему материалы, не вынимая их из чемоданчика, чтобы бумаги нельзя было фотографировать с потолка. Такой же чемоданчик стоял перед Грушко на тот случай, если бы Никита Сергеевич попросил пояснений.

Но тот выпил чай, все прочитал и кивнул:

— Хорошо. Все ясно. Спасибо.

На следующее утро Грушко доложил Хрущеву уже реакцию норвежцев на ход переговоров. Никита Сергеевич остался доволен. Перед отъездом полковник Чекалов вручил Грушко от имени Хрущева часы и радиоприемник.

Норвегия всегда считалась важнейшим объектом разведывательного проникновения. Это натовская страна, то есть допущенная ко всем секретам, а вместе с тем стоящая на отшибе.

Через Норвегию Российская разведка и старалась проникать в НАТО. Вербовали не только приезжавших в страну американцев, но и норвежцев, которых пускали на натовские объекты. Вторая задача разведки состояла в том, чтобы вбивать клин между Норвегией и США. Вербовать удавалось, клин так и не вбили.

Долгие годы советская разведка имела доступ к премьер-министру Норвегии Эйнару Герхардсену. По словам разведчиков, премьер-министр был преданным другом Советского Союза, а его жена очень симпатизировала нашей стране. По другим сведениям, жена премьер-министра Верна попала в медовую ловушку. Во время поездки в Советский Союз ее познакомили с очаровательным молодым человеком, перед чарами которого она не смогла устоять. Их интимную встречу фотографировали, и после этого советские разведчики ни в чем отказа не знали. Как будто бы этим молодым человеком был офицер госбезопасности Евгений Беляков. На следующий год Беляков появился в Осло в качестве третьего секретаря советского посольства.

Историки пишут, что Беляков возобновил отношения с женой премьер-министра, хотя известно, что норвежского языка офицер не знал, да и в английском слабоват. Тем не менее, глава норвежского правительства воспользовался удобным поводом, чтобы избавиться от Белякова. Во время завтрака в советском посольстве доверенный помощник Эйнара Герхардсена попросил посла отправить Белякова домой, что было исполнено буквально через несколько дней. Об этом разговоре спустя много лет поведал работавший тогда в посольстве Юрий Степанович Дерябин.

Видимо, для нордических женщин медовые ловушки особенно опасны. Крупнейшим советским агентом была Гунвор Галтунг Ховик Во время войны она влюбилась в русского военнопленного. С его помощью уже после войны ее и завербовали. Она работала на советскую разведку больше тридцати лет — до ее разоблачения.

Самым известным советским агентом был Арне Трехолт, крупный норвежский дипломат. Его арестовали и осудили на двадцать лет. Генерал Грушко уверял, что Трехолт не был советским агентом. Но норвежцы советскому генералу не поверили.

Впрочем, на норвежском направлении были не только победы. Майор Михаил Бутков из Первого главного управления КГБ, который бежал на Запад в 1991 году, рассказал, как его коллеги по резидентуре создавали обширную агентуру путем мнимой вербовки людей. Некоторые норвежцы и не подозревали о том, что в досье советской разведки они числились агентами…

Председатель КГБ Семичастный ценил своих разведчиков. Но между Семичастным и Сахаровским была большая разница в возрасте. Владимир Ефимович захотел посадить на это место более молодого человека.

Он перевел первым замом в разведку председателя Комитета госбезопасности Литвы генерал-майора Альфонсаса Бернардовича Рандакявичуса, бывшего секретаря республиканского ЦК комсомола, потом армейского политработника. Рандакявичуса производил приятное впечатление своей балтийской обходительностью, но не знал иностранных языков, поскольку окончил только в 1952 году трехгодичную Высшую партийную школу при ЦК ВКП(б), и не был сведущ в мировой политике. Так что через несколько лет его вернули в Вильнюс. В КГБ не вернули, место было занято, его сделали республиканским министром юстиции.

Неожиданно Семичастный предложил сделать начальником разведки Леонида Митрофановича Замятина, в то время работавшего в Министерстве иностранных дел (потом он стал генеральным директором ТАСС, заведующим отделом ЦК, вошел в ближайшее окружение Брежнева). Замятин был человеком энергичным, волевым и напористым. Как профессиональный дипломат, работавший за границей, разумеется, разбирался в иностранных делах.

Семичастный даже обговорил это назначение с Брежневым. Леонид Митрофанович Замятин рассказывал мне, что кое-кто из членов политбюро успел поздравить его с новым креслом. Но в мае 1967 года Семичастного поменяли на Андропова, и вопрос о смене начальника разведки отложили на несколько лет.