— Торувьель больна, — сказал Филавандрель, отвернувшись.

— Знаю я эту болезнь и ее признаки. — Геральт сплюнул через плечо. — То, что я предложил, должно помочь.

— И верно, бессмысленный разговор. — Филавандрель встал. — Сожалею, но мы вынуждены вас убить. Месть тут ни при чем, это чисто практическое решение. Торкве продолжит выполнять свою задачу, и никто не должен подозревать, для кого он это делает. Мы не в состоянии воевать с вами, а на торговле и обмене провести себя не дадим. Мы не настолько наивны, чтобы не знать, чьим авангардом являются ваши купцы. Кто за ними идет. И какого рода сосуществование приносит.

— Слушай, эльф, — тихо проговорил молчавший до сих пор поэт. — У меня есть друзья. Люди, которые дадут за нас выкуп. Если хочешь, то и пищей. В любом виде. Подумай об этом. Ведь уворованные семена вас не спасут…

— Их уже ничто не спасет, — прервал его Геральт. — Не пресмыкайся перед ними, Лютик, не клянчи. Это бессмысленно и достойно сожаления.

— Для того, кто живет кратко, — усмехнулся Филавандрель, но улыбка получилась вымученной, — ты проявляешь поразительное презрение к смерти, человек.

— Двум смертям не бывать, одной не миновать, — спокойно сказал ведьмак. — Философия в самый раз для вши, верно? А твое долголетие? Жаль мне тебя, Филавандрель.

— Это почему же? — поднял брови эльф.

— Вы жалостно смешны со своими уворованными мешочками семян на вьючных лошадях, с горсткой зерна, с теми крохами, за счет которых намерены выжить. И с вашей миссией, которая служит только тому, чтобы отвлечь ваши мысли от близкой гибели. Ведь ты–то знаешь, что это уже конец. Ничто не взойдет и не уродится на плоскогорьях, ничто вас уже не спасет. Но вы — долговечны, вы будете жить долго, очень долго в собственноручно и высокомерно избранной изоляции, слабеющие, малочисленные, все более озлобленные. И ты знаешь, что произойдет, Филавандрель. Знаешь, что тогда отчаявшиеся юнцы с глазами столетних старцев и отцветшие, бездетные и больные, как Торувьель, девушки поведут в долины тех, кто еще сможет удержать в руках меч и лук. Вы спуститесь в цветущие долины навстречу смерти, желая умереть достойно, в бою, а не в постелях, на которые повалят вас анемия, туберкулез и цинга. И тогда, долгожитель Aen Seidhe, ты вспомнишь обо мне. Вспомнишь, что мне было тебя жаль. И поймешь, что я был прав.

— Время покажет, кто был прав, — тихо проговорил эльф. — И в этом преимущество долголетия. У меня есть возможность убедиться лично. Хотя бы благодаря украденным горстям зерна. У тебя такой возможности не будет. Сейчас ты умрешь.

— Пощади хотя бы его. — Геральт указал на Лютика движением головы. — Нет, не из патетического милосердия, а из соображений разума. Обо мне никто не вспомнит, но за него захотят отомстить.

— Ты неверно оцениваешь мой разум, — сказал эльф. — Если он выживет благодаря тебе, он, несомненно, почувствует себя обязанным отомстить за тебя.

— И не сомневайся! — взревел Лютик, бледный как смерть. — Можешь быть уверен, сукин сын! Убей меня тоже, потому что, клянусь, в противном случае я подниму против тебя весь мир. Ты увидишь, на что годны вши из тулупа! Мы перебьем вас, даже если для этого придется сровнять с землей ваши горы! Можешь быть уверен!

— Ну и глуп же ты, Лютик! — вздохнул ведьмак.

— Двум смертям не бывать, одной не миновать, — гордо сказал поэт, причем эффект несколько подпортили стучавшие, как кастаньеты, зубы.

— Это решает дело. — Филавандрель вынул перчатки из–за пояса и натянул их. — Пора кончать этот досадный эпизод.

По его краткому приказу эльфы с луками выстроились напротив. Сделали они это быстро: явно уже давно ожидали приказа. Один, как заметил ведьмак, все еще жевал репу. Торувьель, у которой рот и нос были крест–накрест закрыты полосками ткани и берестой, встала рядом с лучниками. Но без лука.

— Завязать вам глаза? — спросил Филавандрель.

— Отойди, — буркнул ведьмак. — Иди ты в…

— A d’yeabl aep arse, — докончил Лютик, стуча зубами.

— Э, нет! — вдруг заблеял дьявол, подбегая и заслоняя собою осужденных. — У вас что, разум отбило? Филавандрель! Мы так не уговаривались! Ты должен был вывезти их в горы, подержать где–нибудь в пещерах, пока мы не закончим здесь…

— Торкве, — сказал эльф, — не могу. Я не могу рисковать. Ты же видел, что он, связанный, сделал с Торувьелью? Я не могу рисковать.

— Мне плевать, что ты можешь, а чего нет! Что вы вообразили? Думаете, я позволю вам совершить убийство? Здесь, на моей земле? Здесь, рядом с моим поселком? Вы, проклятые дурни! Выматывайтесь отседова вместе со своими луками, иначе на рога подниму, ук, ук!!!

— Торкве, — Филавандрель вытер руки о пояс, — то, что мы собираемся сделать, — необходимость.

— Duwelsheyss, а не необходимость!

— Отойди в сторону, Торкве!

Козерог потряс ушами, заблеял еще громче, вытаращил глаза и согнул локоть популярным у краснолюдов оскорбительным жестом.

— Никого вы тут убивать не станете! Садитесь на коней и выбирайтесь в горы, за перевалы! В противном случае вам придется убить и меня!

— Ну рассуди, — медленно проговорил беловолосый эльф. — Если мы оставим их в живых, люди узнают о тебе, о том, что ты делаешь. Они поймают тебя и замучают. Ты их знаешь.

— Знаю, — буркнул дьявол, все еще заслоняя собою Геральта и Лютика. — Получается, что мне они известны лучше, чем вам! И не знаю, честное слово, кого следует держаться. Жалею, что сошелся с вами, Филавандрель!

— Ты сам этого хотел, — холодно сказал эльф, подавая знак лучникам. — Ты сам хотел, Торкве.

Эльфы вытянули стрелы из колчанов.

— Отойди, Торкве, — сказал Геральт, стискивая зубы. — Это бессмысленно. Отойди в сторону.

Дьявол, не двигаясь, показал ему краснолюдский же жест.

— Я слышу музыку… — неожиданно заплакал Лютик.

— Это бывает, — сказал ведьмак, глядя на наконечники стрел. — Не бери в голову. Не стыдно поглупеть от страха.

Лицо Филавандреля изменилось, собралось в странную гримасу. Беловолосый сеидхе резко повернулся, что–то крикнул лучникам, кратко, отрывисто. Те опустили оружие.

На поляну вышла Лилле.

Это уже не была тощая деревенская девчонка в грубой холщовой рубахе. По покрывающей поляну траве шла — нет, не шла — плыла к ним Королева, сияющая, золотоволосая, огненноглазая, захватывающая дух Королева Полей, украшенная гирляндами цветов, колосьев, трав. У ее левой ноги топтался на непослушных ножках олененок, у правой шелестел большой еж.

— Dana Meabdh, — почтительно произнес Филавандрель. Потом наклонил голову и опустился на одно колено.

Преклонили колени и остальные эльфы, медленно, как бы с нежеланием, один за другим, низко и почтительно склоняя головы. Последней, кто опустился на колени, была Торувьель.