Я открыла рот, но не успела даже звука издать, так быстро Мухин ушел из нашего офиса.

Мы сидели молча. Потом Дегтярев встал.

– Нам надо работать внимательнее. Пряжкой мы особо не занимались. Слова Ольги Гавриловны: «Понятия не имею, откуда там защелка, иногда я захожу к Свете по делам, могла потерять деталь корсета», нас успокоили. Но горничные-то убирают каждый день. Значит, крепление оказалось на полу после полудня. М-да. Наш косяк. И бутылка! Мы не удивились, где «фокусница» взяла минералку, которая покупается исключительно для Светланы. Нина умна и внимательна. Жаль, что ее ум направлен на нехорошие дела.

Полковник глубоко вздохнул и уже другим тоном продолжил:

– Шутка про Федора, о чем мы говорили, вспоминая его первый бизнес с аквариумами: «Мокрое дело водяного»… Теперь слова «Мокрое дело водяного» для меня имеют другой смысл.

– Скорей уж он тот, кто покрывает мокрушников, – вздохнул Сеня, – что Ольга Гавриловна, что Нина с Катей… Слов нет. Акулы в домашнем аквариуме водяного.

– Мокрое дело водяного, – повторил Дегтярев, – клянусь чем угодно, более никогда не возьмусь работать с друзьями. Ольга Гавриловна была уверена, что мы никогда не узнаем правды. Она даже вызвала Никиту, вы получили видео, Ольга считала меня дураком.

Полковник ушел.

– Мы поедем домой, – пробормотал Кузя. – Дашенция, иди спать. Утром всегда лучше, чем ночью. Утром светит солнце.

– Что за ерунда? – закричал из кухни Дегтярев. – Почему кофемашина не работает?

Мы с Мариной переглянулись и поспешили к полковнику. А тот, увидев нас, мгновенно стал сердиться:

– Немедленно объясните мне, что происходит?

– Только не нервничай, Сашенька, – завела Марина, – все хорошо.

– Почему кофеварка не пашет? – опять спросил Дегтярев. – Где мой капучино? Нажал кнопку, раздалось гудение. И что? Звук есть, а кофе нет!

Я посмотрела на электроприбор, у которого стоял толстяк, и захихикала.

– Кому-то смешно, а мне кофе требуется, – возмутился Александр Михайлович.

Марина отошла к противоположной стене.

– Милый, кофеварка здесь.

– Где? – завертел головой Дегтярев.

Наша кулинарка показала на никелированную машину.

– Вот она!

– А там что? – изумился полковник. – Белое такое, квадратное?

– Хлебопечка, – сдавленным голосом пояснила я, – купила ее на днях.

Толстяк постоял пару мгновений в задумчивости, потом осведомился:

– Нет. Я всегда вхожу на кухню, протягиваю направо левую руку, нажимаю на кнопку, и кофе в чашке.

– Протягиваю направо левую руку, – повторила я. – А почему не правую в ход пускаешь? Вроде так удобнее?

Дегтярев проигнорировал мое замечание.

– Где кофе?!

Марина кашлянула.

– Милый, ты включил хлебопечку.

– Обрати внимание, у прибора нет краника, откуда кофе вытекает, – поддакнула я.

– Кофемашинка здесь, – продолжала Мариша, – мы ее переставили.

– Зачем? – зашипел толстяк. – Верните назад! Я привык вытягивать левую руку и жать на кнопку.

– У хлебопечки короткий шнур, – сказал Феликс, входя в кухню, – он дотягивается только до розетки, где раньше стояла кофеварка.

– Верните все, как было, – потребовал полковник.

Я взяла чашку, поместила ее на подставку, нажала на кнопку. Раздалось гудение, в кружку полился кофе.

– Все то же самое, – сказала Марина.

Александр Михайлович переместился к жене и стал делать пассы руками.

– Теперь, значит, надо стоять прямо?

– Да, да, – обрадовалась я.

– Это неудобно. Я привык тянуть направо левую руку, – талдычил толстяк, – верните все как было.

– Мы расписались! – закричал Гарик.

– Направо левой рукой, – бубнил Дегтярев, – вперед некомфортно.

Я потрясла головой.

– Игорь, что случилось?

– Мы с Энн расписались, – сообщил подкидыш из столовой.

– Левой направо, так лучше, – твердил Дегтярев как заведенный, – верните все на место.

– В чем расписались? – удивилась я.

– А в чем пришли, – ответила Энн.

– Не понимаю, – пробормотала я, – расписаться можно в собственной лени, беспомощности… но… в чем пришли?

– Мы не наряжались, – пояснила коуч, – белое платье – пошлость.

– Прямо левой рукой не хочу, – донеслось из кухни, – верните все на место.

Я ощутила себя болонкой, которую ураган закинул в страну маразма.

– Белое платье? В декабре лучше носить теплый свитер.

Гарик расхохотался.

– Умора!

– Левую руку тянуть прямо я не стану!

Феликс подошел ко мне.

– Дорогая, Игорь и Энн сообщили нам радостную новость…

– Хочу левой рукой направо…

– Они от нас уезжают! – подпрыгнула я. – Наконец-то!

– Нет, милая, радостное известие другого плана, – осторожно сказал муж. – Они поженились.

– Поэтому мы переедем жить на второй этаж, – сообщил Гарик, – нам нужны две спальни.

– Правой рукой вправо неудобно…

Энн улыбнулась.

– Дашенька, мы поселимся у вас временно. Заработаем денег, найдем подходящий участок, построим дом и уедем. В благодарность за доброту я буду заниматься с вами фейслифтом. До сих пор мне не удалось продемонстрировать мою авторскую методику. Уберу вам бульдожьи щеки, опухшие веки, печать смерти над губой, рытвины носогубных складок, разглажу канаву между бровями. И ни копейки за это не возьму.

Я потерла ладонью лоб.

– Расписались… в загсе?

– Да! – подтвердил подкидыш. – Пока не построим коттедж, временно поживем здесь.

Я потеряла дар речи. Надо сказать хоть что-нибудь, но что?

– Налево двумя руками еще хуже, – ныл полковник, – верните все, как было.

Над моей головой захлопали крылья, на плечо сел Гектор и тихо заговорил:

– Ну у тебя и морда! Рытвины, овраги. Все уйдет. Ха! Жить им тут недолго, лет пятнадцать, денег они еще не заработали! Ха! Кирдык котенку!

– Кирдык котенку, – машинально повторила я и ощутила непреодолимое желание порубить Гарика на гуляш по-венгерски.

Чтобы никто из присутствующих не понял, о чем я сейчас думаю, я широко улыбнулась, очень широко, все шире и шире… В конце концов щеки не могли растягиваться дальше. Я набрала полную грудь воздуха и…