Жанна, Гийоме и Сидони хохотали до упаду и с трудом успевали месить тесто и лепить пирожки.

Вскоре добрые горожане проснулись, дабы обратиться к обычным дневным трудам. Заслышав веселые крики и смех, доносившиеся из «Пирожка», они быстро присоединились к гулякам. Как же, ведь те подшутили над властью, так отчего не порадоваться вместе с теми, кто доказал королю, что они не рабы!

«Ну, уж нет!» — говорила себе Жанна. Она не отправится во дворец Турнель предупредить об опасности, которую таили эти невинные шалости.

Один из молодых людей, парень с рыжеватой шевелюрой и длинным носом, был так очарован приемом Жанны, что пригласил ее прийти вечером на улицу Мон-Сент-Илер поздравить новобрачных, хорошенько выпить и потанцевать на свадьбе.

Потанцевать!

Жанна сразу приняла приглашение. Когда они пришли, густая толпа уже веселилась на этой диковинной свадьбе. Люди вдруг почувствовали себя братьями и заговаривали с незнакомцами, словно тысячу лет знали друг друга. Каким-то чудом появлялись стаканы, и все отдавали должное вину, бочонки которого были выкачены по этому случаю на улицу.

Молодой человек звался Тьерри Лепулен. Он подвел Жанну к двум камням, уже украшенным цветами.

Жанне казалось, что после нескончаемой ночи наконец наступает рассвет. Она хотела забыть обо всем, хотела веселиться и чувствовать себя молодой.

Тьерри разошелся и принялся гладить грудь Жанны. Ей нравился его молодой задор, но повести его к себе она не могла. Вот если ее старое жилище в переулке у Ломбардского коллежа свободно…

Оно оказалось свободно, сохранилась даже соломенная подстилка, на которой Жанна когда-то спала. Вино немного разбавило удовольствие от любви. Все, траур закончился. По крайней мере, на один день. Долой мудрость, ответственность, власть, короля и священников!

— Не люби меня, — прошептала Жанна, — люби мое тело.

— Понимаю, — ответил Тьерри, прищелкнув языком.

Похоже, он действительно понял. Были еще на свете неглупые парни, кроме Матье, Франсуа и даже Бартелеми.

Поцелуи, еще поцелуи! Какое счастье на мгновение превратиться в мягкое тесто!

«Я сама пирожок», — подумала Жанна.

Домой она возвратилась с рассветом, полупьяная и довольная.

Кормилица спала похрапывая и ничего не услышала.

На этом история Пет-о-Дьябль не закончилась. Два камня, связанные с легкой руки бесцеремонных парижан священными узами брака, стали местом паломничества горожан. Королевский двор был в ярости.

На улице Галанд, как и во всем квартале, во всякое время дня стали появляться люди с цветочными венками на головах, показывая, что они живут в свое удовольствие в обычные непраздничные дни. Это была неприкрытая дерзость. И отчего бы им, черт возьми, веселиться, если тут не замешан Пет-о-Дьябль?

Жанна снова отправилась туда с Тьерри. Забавно было взглянуть на эти каменные фаллосы, всегда украшенные свежими цветами, и приятно рухнуть потом на солому в соседнем переулке и отдаться парню, не думая о завтрашнем дне.

Жанна отвела его в кабачок, где они поужинали окороком с вином.

— Послушай, — спросил Тьерри, — ведь ты Жанна де Бовуа, королевская пирожница?

— Да, я Жанна де Бовуа, королевская пирожница, но король никогда не имел того, что досталось тебе.

Тьерри рассмеялся. Жанну восхищали его непосредственность и белоснежные зубы.

— Отчего же такое досталось мне, а не королю?

— Ты не король, а это великое преимущество!

— Ты не любишь власть.

— Да, не люблю.

— Отчего?

— Власть — это торговля.

— Но ведь ты сама торговка.

— Тьерри, я с радостью продам тебе пирожки, но не свое тело и тем более душу.

Он снова расхохотался. На радость соседям, они обнялись прямо над столом.

— Да здравствуют суженые!

С Тьерри Жанне было так хорошо, как никогда в жизни.

Назавтра вся улица Галанд знала, что к двум камням приходил какой-то чиновник. Его узнали и задержали. Потом народ заставил его поклясться перед всем миром, что он будет вечно чтить священные брачные узы Весс и Пет-о-Дьябль. На свою беду, отпущенный решил кому-то пожаловаться, и вскоре весь Париж знал, что досточтимый мэтр Гобер де ля Феррандьер поклялся верой и правдой служить супругам Пет-о-Дьябль и Весс.

Парижане покатывались со смеху. Даже цари Иудеи на фасаде собора Парижской Богоматери строили рожи. Кроме трупов повешенных, болтавшихся в петлях у тюрьмы Шатле, все только и делали, что насмехались над королем, архиепископом и самими силами небесными. В эти дни даже вороны каркали с издевкой. Над чем же они все смеялись? Жанна не знала, но без оглядки отдавалась охватившему всех ощущению, что теперь и на их улице праздник. Люди смеялись не столько над Карлом VII, сколько над властью, которую якобы даровали ему небеса. Пришло время утереть ей нос.

Дошло до того, что нечистых на руку торговцев, которых королевские лучники и стражники хватали и отводили к позорному столбу, стали встречать с невиданным дружелюбием. Раньше в этих пройдох швыряли огрызки, а теперь сами жертвы их подточенных гирь кормили негодников салатом и куриной грудкой. «Как дела, Томассен? Ты нас обжулил, но мы не в обиде. Держи, поешь. Ну что, пописать-то можешь?» Черт возьми, они осмелились подрывать систему мер и весов его величества! Ну и что? Бедняга Томассен не знал теперь, что и думать. В железном ошейнике, со скованными ногами, он в изумлении вертелся у позорного столба.

Так продолжаться не могло. Начиналась зима, и к весне город рисковал и вовсе забыть о власти августейшего короля Карла. Да и как встречать Рождество со всей этой вакханалией? Первыми опомнились те, кому доставалось больше других. Особенно возмущался прево Робер д'Эстутвиль. Черт возьми, для того ли мы прогнали англичан, чтобы докатиться до такого свинства? И вот 6 декабря он распорядился послать войска на холм Сент-Женевьев.

Стоустая молва разносилась повсюду: Жанна узнавала о развитии событий каждый день и каждый час о том, как шло дело. По вечерам Тьерри добавлял что-нибудь новенькое.

Жанна уже перебралась на улицу Бюшри, взяв себе на подмогу Гийоме и поручив Сидони с новым помощником распоряжаться в лавке на улице Галанд. Боясь сплетен, Жанна не приводила домой своего любовника. Бартелеми скончался меньше года назад, а траур по мужу следовало носить год.

Д'Эстутвиль хоть и был кардиналом, в чьих руках находилась еще и земная власть, решил бросить серьезный вызов ученой братии. Все знали, что на Турском соборе ровно четырнадцать лет назад французский клир навязал королю свои условия. Отныне его власть заканчивалась у дверей всех заведений, подчиненных Университету, который был, в свою очередь, зависим от Церкви. Разошедшиеся школяры с Холма обосновались в таверне «У святого Этьена», достаточно просторной, чтобы вместить их всех, да к тому же обеспечить питанием. Хозяином заведения был мэтр Анри Брескье. Д'Эстутвиль расположил свой штаб на расстоянии броска камня, у адвоката Водетара. Заместитель прево по уголовным делам Жан Безон приказал расковать Пет-о-Дьябль и Весс, чтобы перевезти их во Дворец правосудия.