— У вас тут не слишком весело, — сказал я лейтенанту военно-воздушных сил из штаба коменданта аэродрома. — Часто вам наносят такие визиты?

— Мы привыкли, господин полковник. Иван редкий день не бомбит нас без передышки. Если нет потерь, это не так уж волнует.

Не успел летчик закончить фразу, как раздались крики о помощи: «Санитары, санитары!»

— Есть ли здесь врачи? — озабоченно спросил я.

— На самом краю аэродрома расположены большие палатки санитарной службы. По приказу командования армии все тяжелораненые транспортируются сюда, чтобы они могли вылететь на машинах, доставляющих предметы снабжения. Армейский врач генерал-майор медицинской службы профессор доктор Ренольди находится здесь; он отвечает за отправку раненых. Фактически он бессилен навести порядок, так как сюда добираются и многие легкораненые. Они прячутся в пустых окопах и бункерах. Как только приземлилась машина, они первыми оказываются на месте. Безжалостно отталкивают они тяжелораненых. Некоторым удается, несмотря на жандармов, проскользнуть в самолет. Часто мы вынуждены снова очищать самолет, чтобы освободить место для тяжелораненых. Нужна кисть Брегеля, прозванного живописцем ада, или сила слова Данте, чтобы описать страшные сцены, свидетелями которых мы здесь были последние десять дней.

Мы вышли из убежища. Наши три «хейнкеля-111» тем временем уже поднялись в воздух. Мне стало ясно, почему пилоты так торопились покинуть Питомник. Здесь на всем лежала печать гибели и разгрома.

Ко мне подошли два пожилых офицера. Оказалось, что это те два командира полка, которые утром в четыре часа вылетели из Морозовска. Они ждали меня в одном из убежищ. Из разговора с ними я выяснил, что это бывшие офицеры службы комплектования, которые в мирное время работали в управлении призывного участка или соответственно в штабных канцеляриях. Они запросили штаб армии, какое им дается назначение. Никто не мог им сказать, куда им явиться. Я велел соединить меня с Шмидтом, который отдал приказ об их вылете. Со свойственной ему лаконичностью он отослал меня к адъютанту VIII армейского корпуса, от которого поступило требование. Но тот ответил на телефонный запрос, что в VIII корпусе все места заняты. Он никогда не требовал такого пополнения.

Это уж никуда не годилось. При таком опасном положении заставить двух пожилых офицеров вылететь в котел без всякой нужды… Что мне было делать? Вылететь обратно они могли только по приказу Шмидта. Я не был уполномочен давать им такое распоряжение, но хотел добиться у Паулюса приказа об их отправке. Поэтому я попросил офицеров подождать на аэродроме, пока будет принято решение.

Легковая машина доставила меня на командный пункт близ станции Гумрак. Месяц назад я много раз ездил по этой дороге. Тогда машины с грузами для снабжения войск день и ночь катили в Сталинград, указатели давали ясную ориентировку, полевая жандармерия регулировала движение. Теперь эта дорога предстала передо мной в совершенно другом виде. Вдоль дороги плелись люди с изможденными лицами, в повязках, пропитанных кровью, головы и ноги солдат были закутаны в лохмотья. Указатели дороги давно использовали для костров, полевые жандармы исчезли. Но зато вехами на пути по шоссе из Питомника в Сталинград служили разбитые машины, брошенные каски, противогазы и винтовки. Как призраки, выступали из тонкой снежной пелены скелеты лошадей. Мясо вырубили топорами голодные солдаты.

На командном пункте царило чрезвычайно нервное настроение. Я хотел сначала добиться разрешения на обратный вылет командиров полков и пошел к Шмидту. Он категорически отказал.

— В этом положении мы не можем позволить вылететь ни одному офицеру, даже если он тяжело ранен, — возразил он в ответ на мои доводы.

Я совершил тактическую ошибку, которую вряд ли можно было исправить. Генерал Паулюс удовлетворил бы мое ходатайство. Но по опыту я знал, что он неохотно отменяет распоряжения Шмидта. Тем не менее после краткого раздумья я решил просить командующего разрешить вылететь обратно трем командирам полков. Я пошел к Паулюсу и доложил ему о моей просьбе.

— Кто затребовал этих офицеров?

— Полковник генерального штаба Баадер в Морозовске передал мне телеграмму, подписанную Шмидтом, господин генерал. Все адъютанты корпусов заверяют, что они никаких заявок на полковых командиров не подавали. За короткий срок после моего прибытия я не мог установить, кто повинен в этой нелепости.

— Тогда пусть Шмидт даст приказ об обратном вылете.

— Поэтому я к нему сразу и обратился. Но Шмидт отказал. Я считаю, что это неправильно.

— Сегодня выступила деблокирующая армия Гота. Подождем, пока она с нами установит связь, тогда мы передадим всех троих обратно в резерв командования группы армий. Пусть они до того находятся в распоряжении штаба VIII армейского корпуса.

Так была решена участь этих пожилых офицеров. Они бесполезно торчали в штабе VIII корпуса и в конце концов вместе с тысячами людей погибли в котле.

Если не считать неприятных впечатлений в связи с прискорбным эпизодом из деятельности военной бюрократии, я радовался, что снова оказался вместе с Паулюсом. Он принял меня чрезвычайно сердечно. Уже при первом внимательном взгляде я мог заметить, как его измучило катастрофическое положение армии. Нервное подергивание лица, казалось, почти не прекращается. Он сгорбился еще больше. В его речах слышалось горькое разочарование. Он был недоволен собой и своими действиями. Только что вернувшись после поездки на западный участок котла, где шли особенно тяжелые бои, усталый и измученный, он только спросил меня, где я поселился. Когда я ему сказал, что до сих пор еще не получил никаких указаний от начальника штаба, он предложил мне сначала оглядеться и явиться к нему снова к 16 часам. Он добавил, что в ближайшие дни у меня будет много работы. За последние три недели не были подготовлены ни представления к наградам, ни приказы о повышении в чинах. Поэтому он меня и вызвал.

Я снова вышел на воздух. Немногие убежища штаба армии были расположены в открытой степи, наполовину над землей, наполовину под землей. Ни одного дерева, ни одного куста, которые служили бы прикрытием. Стоянка всех машин находилась на расстоянии нескольких сот метров. Обер-лейтенант Циммерман рассказал мне, что здесь раньше был командный пункт 295-й пехотной дивизии. Вокруг были расположены другие бункера, вдоль и поперек соединенные дорогами для транспорта и тропинками. Найду ли я дорогу в этом лабиринте?

Сначала я должен был явиться к генерал-майору Шмидту. Его убежище было расположено рядом с бункером командующего.

— Разрешите спросить, господин генерал, где размещен мой отдел?

— Здесь у нас не было места для вас. Ваши писари находятся примерно в километре отсюда. Обер-лейтенант Шатц вас туда проводит.

Вместе с ординарцем Шмидта я с трудом шел по глубокому снегу — 10 минут, 15 минут. Наконец мы оказались перед входом в землянку. Дым валил из полуоткрытой двери.

Войдя, я сначала вообще ничего не увидел. В убежище не было окон. Маленькая времянка дымила изо всех своих щелей. Только постепенно я разглядел фигуры обер-фельдфебеля Кюппера и обер-ефрейтора Аша. Оба обрадовались, увидев меня. Я задыхался от дыма, слезы текли из глаз, я закашлялся. Я не мог больше дышать и был вынужден вместе с обоими сотрудниками выйти на воздух.