А боле всего удивили два старичка, куривших у дальнего столика и шептавшихся в клубах сизого дыма. Говорили тихо, но с ядовитою злобой. И в запале спора один не сдержался, громко прошипев:

— Что ты все прокурор, да прокурор! Надоело, ей богу! Предыдущего — слишком принципиального ухлопали, и нового туда же отправим! В рубашках люди рождаются, а бронежилетах — пока не научились…

Время шло, босс не возвращался, и Костя скучал с прочитанной газетой в углу курительной комнаты. На исходе второго часа он перестал удивляться темам и манере общения народных избранников то ли районной, то ли городской, то ли областной Думы. А встрепенулся только раз, услышав фамилию шефа.

— Что-то сегодня коллеги в зал заседаний не спешат — бродят по коридорам, кафе, курилкам… — посетовала сорокалетняя барышня в юбке с сексуальным разрезом «а-ля Следуй за мной».

— Там Суходольский взывает с трибуны к совести, — прыснул смешком здоровенный детина с бородавкой на щеке.

— Опять?!

— А о чем ему еще говорить? Он ведь пока ничего умнее не придумал, чем вынести на голосование проект создания комиссии по контролю над доходами и собственностью депутатов.

— Точно-точно! Случился такой конфуз весной, — томно засмеялась увядающая леди. — Помню, как мы дружно смеялись, когда на громадных экранах появились итоги голосования.

— Да, три голоса «за» смотрелись эффектно! Причем один — самого Суходольского. А ныне знаешь, что он удумал?

— Нет…

— Предлагает принять обращение нашего собрания к Президенту и обеим палатам Госдумы.

Мадам почему-то перешла на шепот:

— Что за обращение?

— Ходатайство об отмене моратория на смертную казнь за коррупцию, педофилию, серийные убийства и за наркоту.

— За наркоту?! — обомлела тетка и покосилась на сидящего поодаль незнакомца в потертой кожаной куртке.

— Ну, за… производство и распространение, — расшифровал приятель. — Вот так. Ни больше, ни меньше.

— Господи, совсем из ума выжил! Надеюсь, «за» проголосуют все те же идиоты в количестве трех штук.

— Не проголосуют. Мы договорились вообще не появляться в зале, чтобы не было кворума.

Оба ехидно рассмеялись и переменили тему…

— Заждался? — заглянул через четверть часа в комнату Марк Антонович. — Извини, пришлось задержаться.

В курительной комнате никого, кроме Кости не было. Отшвырнув прочитанную газету, он вскочил.

— Марк Антонович, меня теперь такой вопрос гложет: у тех, кто не погряз в коррупции и криминале — в кабинетах тоже висит портрет нашего Президента?

Похоже, шефу было не до шуток.

— Пошли, — повернулся он спиной к телохранителю. А, спускаясь по лестнице, ворчливо пояснил: — Когда здесь правил губернатор Столыпин, Саратов был третьим городом в России и входил в десятку богатейших городов Империи. Когда руководил первый секретарь Обкома Шибаев — Саратов по праву считался лучшим городом Поволжья. А при этих… — Суходольский пренебрежительно кивнул назад, — при этих его стали называть «Гадюкино»…

Яровой мягко ступал по безукоризненно вычищенной ковровой дорожке и с грустью посматривал на поникшего босса. Вида тот не подавал, однако мрачного, испорченного настроения ему было не скрыть. Он напряженно молчал, устремив уставший взгляд под ноги, и стремительно двигался к выходу.

Новенький «Audi», купленный Закрытым акционерным обществом «Хладокомбинат» накануне кризиса, Сергеев подогнал к зданию Думы вовремя. Костя распахнул перед шефом заднюю дверцу; дождался, пока тот усядется на любимое место. И сам плюхнулся вперед по соседству с Вадимом.

— Куда прикажете, Марк Антонович? — обернулся тот.

— На Елшанское кладбище.

Телохранители переглянулись. Кладбище? Зачем?..

Однако приказ озвучен. Представительское авто мягко тронулось и скоро исчезло в потоке движущегося по центральной улице транспорта…

Ехали долго — через весь Саратов. Лет тридцать назад старое городское кладбище с красивым названием «Воскресенское» посчитали переполненным и закрыли. А место для нового подыскали на выселках — далеко от северной оконечности почти миллионного города. С тех пор кладбище разрослось до жутких размеров, да и городские кварталы подступили вплотную.

Босс всю дорогу хранил тяжелое молчание. По мере приближения к цели дважды снимал и надевал очки, периодически промокал платком лоб.

Пропоица-охранник схватил у ворот десятку, взамен отдал чек. Машина вкатила на площадку, притормозила.

— Приехали, Марк Антонович. Нам куда?

— Езжай по центральной аллее. К шатру цыганского барона.

«Шатром» звалась высокая куполовидная конструкция усыпальницы одного из местных баронов. По обе стороны главной аллеи имелось множество склепов, могил, постаментов и прочих монументальных надгробных сооружений, однако над всем этим возвышался купол шатра, видимый практически отовсюду.

Народу на могилах в будний день было мало. Редкие пешеходы сторонились вороной иномарки, безмолвно глядели ей вслед и с обстоятельной неторопливостью шли дальше. Последнее людское пристанище не терпело суеты и громкой речи…

— Налево, — скомандовал Суходольский за пару «кварталов» до шатра.

«Audi» нырнула в примыкающий проулок и медленно поплыла к лесным островкам, в которые превратились самые первые «заселенные» участки.

Вскоре остановились у каменного строения, похожего на шестигранную беседку с заложенными кирпичом узкими амбразурами сводчатых окон. Кругом шелестела крупная густая листва каштанов, едва пропускавшая к склепу солнечный свет. Сгорбившись, с поникшей седой головой Марк Антонович выбрался из машины. Подойдя к двери, с минуту постоял, ощупывая пальцами теплую кирпичную кладку…

Покинули прохладный салон и телохранители. Внимательно оглядевшись по сторонам, встали на почтительном расстоянии от шефа.

Странно, но вокруг шестигранного сооружения не было ограды. Как не было на стенах и табличек. Кто тут похоронен и когда? Вероятно, кто-то из близких родственников Суходольского: мать, отец. Или сестра с братом…

— Прошу, — открыв ключом замок, распахнул он дверцу и первым исчез в холодном мраке.

Вторым внутрь склепа бесстрашно вошел Костя.

Вадим задержался у входа.

— Сейчас приду. Я должен осмотреть местность…

И повторил обязательный ритуал профессионала-телохранителя: проверил подступы к зданию, заглянул за обелиски на соседних могилах, облазил ближайшие кусты. И только после этого шагнул за порог усыпальницы…

Под сводчатым потолком все же имелось крохотное оконце, переливающееся разноцветными пятнами мозаики. По обе стороны от окна висели лампады, фитили которых Марк Антонович тотчас запалил. Мягкий желтоватый свет позволил разглядеть две плиты из белого мрамора — слева и справа от центрального прохода. На плитах красовались золоченые эпитафии, выполненные церковно-славянской вязью. Однако прочесть имена погребенных и даты их смерти при слабом освещении было затруднительно.