– Сущая истина, – ответил гог, поднимая крышку. – С восьми до восьми тридцати утра – сам график составлял, – он поднял голову Маркинштейна за волосы и внимательно осмотрел ее со всех сторон, заглянул в уши и приоткрытые глаза. – Хорошая какая, – сказал Тришка, оставшись довольный результатом осмотра. – Берите, Михалыч, вешайте ее на гвоздик.

Подполковник брезгливо и несмело подцепил пальцем цепочку, подошел к простенку и кое-как накинул золотые звенья на гвоздь – голова усопшего повисла ровно, чуть ниже пыльного квадрата, закрытого прежде светлым ликом Президента.

– Хороша. Действительно хороша, – с придыханием повторил гог.

– Чего же ей быть плохой, если с хорошего человека срублена, – любуясь экстравагантным украшением, Хельтавар остановился посредине ковровой дорожки и распорядился: – Давай, Триш, обучай подполковника правилам эксплуатации.

– Все очень просто. Здесь включается. Берешь, Михалыч, за маркинштейновский нос и дергаешь вниз. Вот так, как за слив на унитазном бачке, – гог уцепился за крючковатый нос и отважно потянул вниз.

Тут же черепушку Якова Ивановича осенило волшебство, и в ней обнаружились признаки жизни: лицо перекосило судорогой, челюсть отвисла, глаза открылись шире и мутно воззрились на начальника Управления.

– Ктооо посмел тревожить усопшего? – раздался угрожающий глас.

В кабинете наступила тишина, мертвая, точно ночью в морге.

– Скажи, что ты тревожишь, – прошептал Тришка и подтолкнул Хрипунова.

– Но я же ничего не делал, – произнес милиционер, чувствуя холод в спине и острые признаки радикулита. – Я не трогал. И врать я не могу…

– Давай, Михалыч, не дрейфь – на себя вину бери, – настоял гог, упираясь кулачком в больную спину подполковника. – Если чего, то мы тут, рядом.

– Смелее, – поддержал гога магистр. – Вам же с ним теперь работать.

– Я… – после долгой заминки сказал Хрипунов. – Я потревожил… Нечаянно зацепил.

– О, Василий Михайлович! – проговорила голова Маркинштейна, и прищурила один глаз. – Хорошо выглядите. Исключительно хорошо, при вашей нервной службе.

– Спасибо, – промямлил милиционер. – Вы тоже неплохо смотритесь. Да, вполне, при нынешних обстоятельствах.

– Благодарю, благодарю, – верхняя часть Якова Ивановича попыталась кивнуть, однако это получилось как-то неумело – она лишь закачалась на цепочке, размахивая жидкой шевелюрой.

– Вот и хорошо – подружились, – заключил Тришка. – Так сказать, начали отношения с нового листа.

– Да, да, – согласился Маркинштейн. – Кто прошлое помянет, тому глаз вон. Василий Михайлович, – мутное око покойника заискивающе посмотрело на подполковника. – У вас закурить не будет? Кажется, целую вечность не курил.

– Увы, не курю, – Хрипунов развел руками. Страх, поначалу крепко уцепивший его, постепенно отпускал.

– Сейчас изыщем, – пообещал гог, метнулся к телефону внутренней связи и набрал номер дежурки. – Эй, мальчики, сюда кого-нибудь с цигарками пришлите, – проговорил он в трубку. – Да, к начальнику в кабинет и бегом.

– Триша! – начальник Управления, бросился к телефону, что бы отменить команду гога. – Они же голову увидят! Представляете, что тогда будет?!

– Ничего не будет, – остановил его Хельтавар. – Пусть сотрудники привыкают. Пусть сживаются с новыми реалиями.

– Но!..

Василий Михайлович собирался что-то возразить, только его перебил голос Маркинштейна:

– Что здесь такого? Я всего лишь сигаретку попросил. И с милицией я всегда дружил – обиды быть не должно.

Из коридора уже доносились торопливые шаги. Хрипунов сжал кулаки и задержал дыхание.

– Вот, пожалуйста, Василий Михайлович, – сказал сержант, протягивая с порога пачку «Уинстон».

– Это вон ему приспичило, – гог указал на фрагмент Маркиншнейна, болтавшийся на стене. – И подкури, пожалуйста, брат. А то, видишь, ни рук, ни ног – калека совсем.

Вопреки ожиданиям начальника Управления молодой милиционер обалдел не окончательно. Он только сначала пожелтел, задергался, перебирая на месте ногами, будто решая, куда ему лучше податься: к выходу или к распахнутому окну. А потом, сказал, страшно потея:

– Ну вы, бля, даете! Даете, бля, блин!

– Ты подкури, подкури сигаретку, – напомнил ему Тришка.

– Ага! Щас! – он забил руками по карманам в поисках зажигалки. – Сейчас я ее! – дрожащие руки не сразу извлекли огонь, но все ж сержант подкурил, глубоко затянулся, урывками поглядывая на Хельтавара и на голову, нетерпеливо ожидавшую, когда с ней поделятся куревом.

– Эй, ты еще накуришься – отдай цигарку господину Маркинштейну, – напомнил гог.

– Сейчас, – милиционер еще раз отчаянно затянулся и приблизился к голове мелкими шажками.

Кое-как он расстался с сигаретой и вставил фильтр между губ покойника.

– С-спасибо, – поблагодарил Яков Иванович, с наслаждением втягивая дым. – Дай я тебя поцелую, – переместив сигарету в угол рта, он вытянул губы трубочкой.

– Не надо! – жалобно ответил сержант, пятясь к двери.

– Ты иди вниз. Ступай, сынок, – сказал начальник Управления, подталкивая сержанта к двери.

– Итак, к делу, Василий Михайлович, – Хельтавар отмахнулся от клубов табачного дыма. – Голова эта, как вы понимаете, предмет весьма полезный. Главное ее достоинство в том, что она может давать вам советы. Причем советы всегда важные и правильные. Поэтому, настаиваю: пользуйтесь ею чаще. Обращайтесь к ней во всех ситуациях, когда у вас возникает затруднение с выполнением наших поручений или сталкиваетесь с какой-нибудь странностью. А сейчас спросите ее о чем-нибудь. Спросите о том, что вас волнует или поможет в вашей работе.

Хрипунов подумал с минутку и произнес, косясь на Маркинштейна:

– Вчера из гаража угнали новенькое «Рено» Ваганяна Карена Эдуардовича. Кто бы мог это сделать?

– Санька Склижок. Это все он, шельма слободская, – сообщила черепушка, со вкусом пожевывая фильтр. – А машину в Горячеводске на Войкого прячут.

– Я так и думал! Точно он! – Хрипунов радостно потер руки и повернулся к магистру: – Работает! Сто процентов работает!

– Ну, дай я тебя поцелую, – в страстном порыве голова снова закачалась на цепочке.

– Вот и славно, раз работает, – сказал дейф, не обращая внимания на лирический настрой усопшего. – Теперь спросите что-нибудь посущественнее.

В этот раз подполковник думал дольше. Он прошелся по ковровой дорожке до стола, открыл и закрыл ноутбук, зашелестел бумагами в папке. Потом повернулся и спросил:

– И как мне дальше управлять Управлением? Народ тихонько бунтует. Пока тихонько. Сегодня семнадцать человек не вышли на службу. Варгасин и Жоголев отказались выполнить мои приказания. Мы все живем будто в предчувствии катастрофы. Боюсь, она случиться, и все здесь прахом пойдет.