Полагаю, лагерь на берегу Алгоа-Бей представлял собой удивительное зрелище. Бурские фермеры собрались здесь со своими бычьими повозками, чтобы развезти вновь прибывших поселенцев по их участкам. Прингл рассказывал, насколько странным и непривычным казался лондонцам такой способ путешествия — под скрип вагонов, щелканье бичей и дикие выкрики готтентотов. Ниже я привожу одну из его любопытных зарисовок.

Буры, — пишет Прингл, — сняли свои длинные ружья (или рурс, как они их называют) с парусиновых навесов вагонов и перенесли в великолепный вечнозеленый кустарник, в тени которого намеревались передохнуть во время привала. Они развели костер и, развязав кожаные мешки, достали провизию. Рацион их в основном состоял из сушеного мяса быка, которое они приправляли изрядным соопье, то бишь глотком, колониального бренди. У каждого из них в вагоне рядом с пороховницей хранился огромный рог со спиртным… Почти все африканские буры очень крупные и высокие мужчины. И вот эти великаны сидели, сохраняя аристократическое уединение, в своем зеленом билде и с самодовольным видом покуривали огромные трубки.

Меня чрезвычайно заинтересовало описание буров, которое Прингл дает в своем «Рассказе». И не только благодаря непредвзятой заинтересованности (которая выгодно отличается от заведомой неприязни того же, скажем, Барроу), но еще и потому, что позволяет увидеть, насколько это дружелюбный народ, с какой готовностью буры протягивали руку помощи новичкам-англичанам. Там же можно найти и еще несколько превосходных портретов преуспевающего патриархального бура — с его стадами и семейными молебнами, на которых присутствуют как чернокожие рабы, так и свободные готтентоты. После прочтения книги Прингла у меня сложилось впечатление о бурах как о нации приграничных воинов, которые — с ружьем в одной руке и Библией в другой — строили элитарное общество в африканской глуши.

Не менее захватывающим выглядит рассказ Прингла о том, как росла и развивалась его собственная маленькая колония. Они пережили все трудности, которые обычно выпадали на долю первопроходцев, — и выматывающие крайности южноафриканского климата, и кровавые стычки с чернокожими туземцами. И мне приятно добавить, что Принглы, в отличие от многих своих соотечественников, сумели в конце концов достичь успеха и благоденствия.

Через два года после приезда Томас Прингл оставил ферму на попечение родственников и уехал в Кейптаун, где занял должность младшего библиотекаря в публичной библиотеке. Он написал письмо домой и пригласил приехать своего старого друга Джеймса Файрберна. Вдвоем они начали выпускать первую газету в Южной Африке. Четыре года спустя Прингл поддался чарам доктора Филипа (а человек этот имел очень большой вес в Колониальном офисе) и вернулся в Лондон. Остаток своей жизни он посвятил борьбе за отмену рабства.

И коли уж мы заговорили о переселенцах 1820-го, следует отметить, что они очень быстро освоились в Южной Африке и стали искать возможности для свободной торговли. Просто удивительно, насколько быстро вчерашние неудачники (а ведь все они принадлежали к категории «лишних людей»!) сообразили, что если у них и есть какое-то будущее в этой стране, то связано оно с торговлей. Сохранился весьма любопытный документ под названием «Дневник Гарри Гастингса», автор которого свидетельствует: и года не прошло с тех пор, как англичане появились на Капе, а некоторые из них уже вовсю торговали — причем не только с туземцами, но и с бурами. Сегодня это признание звучит как манифест британской предприимчивости — той самой, которая в конечном итоге привела к процветанию Порт-Элизабета.

Вот одна страничка из вышеупомянутого «Дневника»:

В тот вечер вся наша компания собралась, чтобы послушать рассказ Роберта Трампита о его поездке к голландцам.

— По правде сказать, — начал Боб, — я вообще не понимаю, как там можно что-то выращивать. Травы нет совсем, однако их овцы и коровы жиреют… Ну так вот. Добравшись до фермы, вы идете прямо к хозяйскому дому и спрашиваете разрешения остановиться на их землях. Как правило, хозяин разрешает. Я не помню случая, чтобы кто-то отказал. Тогда вы возвращаетесь к своей повозке и начинаете выпрягать быков. Голландцы всегда приходят помочь. Когда с этим покончено, хозяйка присылает вам огромную чашку чая — «чайной воды», как они говорят. Ну а затем уж начинается собственно коммерция. Вы расстилаете большую циновку или ковер и раскладываете на нем свои товары. Все семейство приходит посмотреть, что вы привезли. Тут прежде всего надо побеседовать с хозяином, обсудить цены на скот, овец, коз, мыло и прочее. Члены семьи выбирают понравившиеся товары, а вы называете цену. Затем они забирают покупки, а вы все записываете в специальную бухгалтерскую книгу. В конце вы обычно преподносите какой-нибудь подарок дочери хозяина или его жене. И только после этого к ковру с товарами допускаются рабы и слуги-готтентоты. Они тоже, между прочим, покупают чертову прорву вещей. Потому что, как выяснилось, эти чернокожие совсем не нищие — им от голландцев перепадает отличный скот, лошади и козы… Кстати сказать, голландцы очень религиозный народ. Они обязательно молятся на рассвете и по окончании рабочего дня. И не жадины… Всегда бесплатно накормят и напоят. Более того, после того, как вы управитесь с порцией жирной баранины, вам выставляют глубокую тарелку молока, а к нему — хлеба сколько влезет. О хлебе надо сказать отдельно: он у них белый, как снег, и сладкий, что твои орехи. Уверяю вас, голландцы очень хорошие люди, и торговать с ними чистое удовольствие!

Как отрадно узнать, что, оказывается, чернокожие рабы и готтентоты были достаточно богаты, чтобы покупать «чертову прорву вещей». Это никак не согласуется с теми страшилками, которые распространяли в Англии более влиятельные наблюдатели, чем бедный Боб Трампит. Вы наверняка помните все эти истории «о жестокости буров по отношению к несчастным, угнетенным жертвам».

Итак, после того, как первоначальные трудности были преодолены, в Капской колонии разразился маленький торговый бум. Казалось, дела шли как нельзя лучше! И внезапно все рухнуло. Это случилось в канун Рождества 1834 года, когда кафры без предупреждения развязали кровавую войну в Олбани. Они хорошо спланировали и организовали нападение на колонистов по всему фронту от горы Винтерберг и до самого моря. Убивали и сжигали все, что попадалось им на пути. Вот тогда-то переселенцы впервые ощутили горький вкус пограничной войны. В первый, но далеко не в последний раз. И благодарить за это следует извращенные симпатии Колониального ведомства! Как бы там ни было, а переселенцы 1820 года с честью выдержали все испытания и пустили корни на южноафриканской земле. И пусть они не всегда занимались сельским хозяйством — многие осели в городах, — но Южная Африка многим им обязана. Это благодаря их энергии и отваге (их и их потомков) в стране появились свободная пресса, более либеральное правительство и возможность развивать коммерцию.

4

Я решил подняться на холм, чтобы взглянуть на Мемориал Донкина. Это оказалась небольшая пирамида из бурого песчаника, установленная рядом с маяком. Медная табличка гласила, что сэр Руфан Донкин воздвиг ее в память о своей жене Элизабет — «самом лучшем человеке на всей земле». Именем этой женщины и назван город.