— Привет. Что ты опять от меня хотел? — решаю перейти сразу к делу.

Стула, на который я обычно сажусь, нет, поэтому я опускаюсь на диван справа от Коршуна. Он поворачивается корпусом ко мне.

— А чего так недружелюбно? — скалится.

— Слушай, у меня мало времени, мне некогда ходить по тусовкам. Что-то срочное?

— А чем это ты занят? — прищуривается.

Он что, позвал меня, допытываться, чем я занимаюсь в свое свободное время?

— Ну, вообще-то, я еще в школе учусь. И завтра у меня уроки.

— Завтра суббота.

— Мы учимся по субботам.

Сейчас я вру. В одиннадцатом классе у нас нет уроков по субботам.

— А ты выглядишь старше, чем школьник, — пробегается по мне взглядом.

— Это комплимент?

— Безусловно.

— Так что ты хотел? — поторапливаю его.

— Выпьешь? — кивает на бутылку виски на журнальном столике между его креслом и диваном.

— Нет, я несовершеннолетний, — снова вру. Мне исполнилось восемнадцать в декабре.

— Ладно, я позвал тебя по делу.

Да неужели мы подошли к главному!

— Слушаю тебя.

— Я все-таки хочу достать компромат на следствие…

Мой тяжелой вздох прерывает речь Коршуна.

— На каком еще языке я должен тебе сказать, что не умею ничего взламывать? Ну не умею я! НЕ-У-МЕ-Ю, — произношу по слогам

Коршун на секунду замолкает, внимательно всматривается в меня, будто пытается понять, вру я или нет.

— Тогда, может, ты знаешь кого-то, кто мог бы это?

— Нет. Откуда?

— Если ты шаришь в компах, возможно, у тебя есть какие-нибудь знакомые хакеры. Я хорошо заплачу.

— У меня нет таких знакомых, — я уже теряю терпение. — Правда, нет. К тому же ты серьезно думаешь, что прокурор или судья будут хранить на себя компромат в сети? Ты думаешь, они такие лохи?

— Я думаю, в их переписках можно найти много интересного.

— Слушай, ты же платишь судье, соответственно, ты точно знаешь, что он берет взятки. Почему бы тебе просто не написать на Рузманова в ФСБ? Мол, берет взятки, я сам ему давал, вот доказательства.

— Так не пойдет, — разочарованно цмыкает. — Во-первых, я же не лично встречаюсь с Рузмановым и даю ему деньги в руки. Там очень длинная схема из посредников. Рузманова я вижу, только на заседаниях суда, когда он продляет мне подписку о невыезде. Во-вторых, я тогда сам взяткодатель, а это тоже статья.

— У нас есть еще одна идея, — неожиданно подает голос один из шестерок Коршуна. Я поворачиваю голову в его сторону. Кажется, это Семен.

— Какая? — устало спрашиваю.

— Надавить через семью.

— Что? — не сразу понимаю его слова.

— Через семью надавить, — повторяет чуть четче. — У прокурора наверняка есть дети, у судьи тоже. Можно их найти, ну и как-нибудь поближе с ними познакомиться… — противно хихикает.

По позвоночнику тут же проходит неприятный холодок, и я натягиваюсь, как струна. Первое, что приходит мне в голову, — эти уроды доберутся до нее. От одной мысли, что они узнают о ее существовании, приблизятся к ней, мои руки автоматически сжимаются в кулаки.

— Да вы все чокнулись! — выплевываю с яростью. — Вы договорились с судьей, сидите под подпиской о невыезде, можете отделаться условным сроком, но все равно ищите себе приключения на задницу!

— Это всего лишь один из вариантов, — разводит руками Коршун. — Это просто мысли.

— Херовые у вас мысли! Вы собрались угрожать семьям судьи и прокурора, вы вообще в своем уме!?

— Мы еще никому не угрожаем. Мы просто рассматриваем разные варианты.

— Да вы ненормальные! — повышаю голос еще сильнее. — Я не собираюсь в этом участвовать. Мне не нужен уголовный срок за угрозу семьям следствия. Вы делайте, что хотите, но без меня.

Я поднимаюсь на ноги и направляюсь к двери, как меня догоняет голос Коршуна:

— Да не будем мы ничего такого делать! — я останавливаюсь, взявшись за дверную ручку, и разворачиваюсь к Коршуну. — Это просто мысли. Возможно, не совсем здоровые. Но все же, может, у тебя будет знакомый, который сумеет проникнуть в личные мессенджеры…

— НЕТ, — рявкаю и выхожу в коридор, хлопнув за собой дверью.

Всю дорогу до дома меня трясет. Чокнутые отморозки! Больные на всю голову! Как вообще можно до такого додуматься? У них нет тормозов. Они реально способны, на что угодно.

Дома я не могу уснуть всю ночь, думая, что произойдет, если эти уроды реально доберутся до семей судьи и следствия. Наверное, мне должно быть наплевать, ведь и прокурор, и судья — гнилые взяточники. А с судьей у меня и вовсе отдельные счеты.

Но почему-то мне не наплевать. Почему-то когда я представляю Коршуна или Семена, или кого-то еще из этих уродов рядом с ней, меня колотит от ярости. Не выдерживаю и снова открываю ее страницу в соцсети. Она такая чистая и невинная на всех фотографиях. Настоящая Белоснежка.

Если эти уроды хоть на шаг к ней приблизятся, я проломлю им бошки.

Это очень неожиданная мысль заставляет меня оцепенеть. Я отчетливо понимаю, что если с ее головы упадет хоть один волос, я лично расквитаюсь с каждым.

И мне, черт возьми, не нравится так думать. Я ведь ненавижу, презираю ее за то, чья она дочь, чья кровь в ней течет. Но стоит на секунду представить, что отморозки Коршуна до нее доберутся, внутри все леденеет от ужаса.

И я сдаюсь. Ломаюсь. Подчиняюсь. Ей.

Перевод в новую школу занимает не очень много времени. Палки в колеса ставит директриса с фамилией Рузманова. Очевидно, жена судьи и мать Сони. Не хочет принимать меня в школу, ссылаясь на переполненность классов. Но жалоба в департамент образования от имени моей матери решает проблему.

И вот я переступаю порог нового учебного заведения. Все девочки так на меня пялятся, будто у них никогда не было новеньких парней. Меня определяют в «А» класс. Не знаю, Сонин ли он. Но даже если и параллельный, не велика потеря. Белоснежка все равно будет под моим присмотром. Черта с два Коршун или его шестерки к ней приблизятся. Разорву, нахрен, каждого, кто посмеет ее тронуть.

— Сейчас идет урок алгебры, — говорит мне новая классная, быстро семеня по коридору. Я иду за ней.

Мария Степановна распахивает дверь, проходит в кабинет, а я следом.

— Ребята, всем привет, кого еще не видела! — радостно восклицает классная. — А у вас новенький! Познакомьтесь, Дима Соболев.

Двадцать пар любопытных глаз одновременно устремляются в мою сторону.

— Добро пожаловать, — безразлично приветствует меня учительница алгебры. — Проходи и садись на любое свободное место. Не задерживай урок.