свежего чаю и скрылся. Василика хмуро смотрела на гостя. Она догадывалась, что перед ней находился не обычный старик, но разгадать его никак не могла.

– Устал с дороги-то, – качал головой тот. – Шел вот в Радогощь внучку проведать, подумал, что через лес быстрее будет, а оно, вишь, как вышло. Ноги уже не те, болят.

– Помочь? – хмыкнула Василика. – Ногам-то.

– Не трать зазря снадобье, – сказал старик. – Я все равно скоро того… Да и идти тут всего ничего осталось, мне бы только ночь переждать.

Точно не человек. Человек не отказался бы от мази или снадобья, тем более что с бедных стариков ведьмы не брали платы. Да и брать там было нечего, кроме клюки и потертых рубах. Подобными вещами только падальщики и стервятники не брезговали.

– Ну пережди, – ответила Василика. – Вот тебе угощение, а если надо, помогу на полати забраться, там и отдохнешь после ужина.

Сама она, поев, уселась за шитье, чтобы заниматься делом и краем глаза наблюдать за гостем. Нитки и иголку Василика по-прежнему ненавидела, но до чего же нравилось выводить кривые швы, когда в избу приходили необычные гости или когда Месяц и Светоч, наевшись досыта, засыпали. И не поворожишь при чужих, и не уснешь сама.

– Доброе у тебя сердце, девка. – Старик с прищуром взглянул на Василику. – Доброе, и не смотри так. Жаль только, что больное, больнее моего.

– Мое сердце, мне с ним и жить, – нахмурилась она. – А ты, видимо, смелый, дедушка. Не каждый решится так с ведьмой говорить.

И не каждый после этого уйдет живым. Конечно, если то был простой человек, а не хитрец невесть откуда. И как только слепил обличье? Морщины ладные, совсем как настоящие, если не посмотришь колдовским взглядом, то и не поймешь ничего.

– Так-то оно так, – согласился старик. – Только соболезную я тебе, девка. Такая молодая, а уже всех духов распугала. Вишь, Домовой забился за печь и боится показываться. Где ж такое видано, чтобы духи своей хозяйки боялись?

– Уж не нажаловался ли он тебе? – Василика развернулась и со злобой глянула на печку.

– Много же в тебе боли. – Старик глотнул чая и вздохнул. – А боль, она как хворь, зараза. Забирается в душу и губит, губит, питается страданиями и убивает самое человеческое нутро.

– Понимаю, в какую сторону клонишь. – Василика отложила шитье и скрестила руки. – Признавайся, кто послал тебя? Светоч? Месяц?

– Посланники Дня и Ночи мне не указ, – спокойно ответил старик. – Как и я – им. Поэтому и пришел к тебе, Василика. У тебя даже земляничный чай и тот горечью отдает, как будто полынный отвар пью.

Дед ходил кругами и не хотел говорить напрямую. Впрочем, она уже догадывалась, чего от нее ждали, и не собиралась уступать.

– Устала я от твоих речей, – выдохнула она. – Или говори как есть, кто ты и зачем пришел, или ешь молча. Кровом и угощением не обделю, а вот разговоры – уж изволь.

Старик усмехнулся и на миг ослабил защиту. Этого хватило, чтобы Василика разглядела истинное лицо, далекое от человеческого: мшистые кудри с застрявшим мхом, смарагдовые очи и землистая кожа. Ни с чем не спутаешь и не забудешь, узнав однажды.

– В прошлый раз Мрак убил десяток моих дочерей и двух сыновей. – Леший нахмурился. – Сколько он уничтожит в этот раз, страшно представить. Я понимаю твою злобу, но если ты задумала месть, то лучше тебе уйти из Леса. Мое царство заботится о тех, кто любит его. Ты же делаешь страшное, вредишь не только себе и не думаешь ни о чем, кроме собственной злобы. Так не годится, Василика.

Сердце кольнуло, из рук вырвались искры. Не помня себя, она метнулась от одного угла к другому, схватила кочергу и тут же уронила. Василика не знала, куда ей спрятаться, что делать с гневом и болью, которые рвались изнутри.

– Выбирай, – сказал Леший, прежде чем исчезнуть. – У тебя достаточно времени на раздумья.

А потом крик Василики смешался со всплеском силы. Вся избушка заскрипела и чудом не рассыпалась. Желто-красное пламя взметнулось до потолка, лизнуло доски и тут же опало, затихло само собой. Ведьма шипела, хрипела, рычала и царапала ногтями древесину, не зная, куда деваться. Больная правда слишком сильно резала, разрывая изнутри.

Теперь Василика вспомнила все. Ее точно так же разрывало, когда Мрак потянулся к телу и захотел большего. Пламя хлестнуло его по ладоням, а потом вся она превратилась в червонный ком и чудом не убила всадника Ночи. Немудрено, что он разгневался и захотел поквитаться.

Осев на пол, Василика вцепилась дрожащими пальцами в волосы. Чтобы спастись от разрывающих голову мыслей, она начала вырывать руками прядь за прядью. Было больно, но лучше так, чем разрываться от внутренних мучений. Кусок за куском, только не у лба – там слишком больно, лучше на затылке. Она рвала и рвала, а затем успокоилась и легла, уткнувшись лицом в обугленные доски. Еще теплые, но уже не горячие.

Кощей говорил ей не сдаваться и бороться до конца, но никогда не рассказывал, что случалось, когда плечи не выдерживали тяжелой ноши, и кости начинали трещать, и все в теле рвалось, стонало, а жуткая боль ослепляла.

Никто не научил ее справляться с этим. Как быть дальше, Василика не знала.

* * *

Шипы выпали из ведьминого сердца. Всполох сам видел, как вместе с огнем выходила накопившаяся боль, смоляная, как вороньи крылья, и тягучая, как смола. Василика вырвала эту черноту из-под ребер, а потом выдохлась и растянулась на полу. Она долго не приходила в себя. Вечер сменился ночью, а ночь – ранним утром. В ворота постучал Светоч.

– Я открою, – сказал Домовой. – Надо принять гостя.

Багряный всадник почуял неладное. Пришлось домашнему духу признаться, рассказать все, начиная с того, что задумала Василика. Светоч сперва нарочито медленно жевал пироги, а потом сделал глоток сбитня и, выдохнув, произнес:

– Дело и впрямь дурное. Но ваша хозяйка осталась жива, а это большая удача.

– Главное, чтобы пришла в себя, – добавил Всполох. – Вдруг она так и останется лежать или очнется и станет еще злее?

– Не станет, – улыбнулся Светоч. – Уж мне-то можете поверить.

Верить ему действительно хотелось. Всадник Зари чего-то недоговаривал, и Всполоху подумалось, что он знал все заранее. Может, боги давно уже приняли решение, и Морана не оборвала нить Василики потому, что последняя сослужит службу и сделает то, чего все ожидали от лесной ведьмы.

– Вы ее оберегайте, – добавил Светоч. – Молода еще, многого не знает. Да и горе горькое повидала, оно-то ее и сломало.

– Знаем, – буркнул Домовой. –