class="stanza">

103 Я видел оба берега, Моррокко,[472]

Испанию, край сардов,[473] рубежи

Всех островов, раскиданных широко.

106 Уже мы были древние мужи,

Войдя в пролив, в том дальнем месте света,

Где Геркулес воздвиг свои межи,

109 Чтобы пловец не преступал запрета;[474]

Севилья справа отошла назад,

Осталась слева, перед этим, Сетта[475].

112 «О братья, — так сказал я, — на закат

Пришедшие дорогой многотрудной!

Тот малый срок, пока еще не спят

115 Земные чувства, их остаток скудный

Отдайте постиженью новизны,

Чтоб, солнцу вслед, увидеть мир безлюдный![476]

118 Подумайте о том, чьи вы сыны:

Вы созданы не для животной доли,

Но к доблести и к знанью рождены».

121 Товарищей так живо укололи

Мои слова и ринули вперед,

Что я и сам бы не сдержал их воли.

124 Кормой к рассвету, свой шальной полет

На крыльях весел судно устремило,

Все время влево уклоняя ход.[477]

127 Уже в ночи я видел все светила

Другого остья, и морская грудь

Склонившееся наше заслонила.[478]

130 Пять раз успел внизу луны блеснуть

И столько ж раз погаснуть свет заемный,[479]

С тех пор как мы пустились в дерзкий путь,

133 Когда гора[480], далекой грудой темной,

Открылась нам; от века своего

Я не видал еще такой огромной.

136 Сменилось плачем наше торжество:

От новых стран поднялся вихрь, с налета

Ударил в судно, повернул его

139 Три раза в быстрине водоворота;

Корма взметнулась на четвертый раз,

Нос канул книзу, как назначил Кто-то,[481]

142 И море, хлынув, поглотило нас».

ПЕСНЬ ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ

1 Уже горел прямым и ровным светом

Умолкший пламень, уходя во тьму,

Отпущенный приветливым поэтом, —

4 Когда другой, возникший вслед ему,[482]

Невнятным гулом, рвущимся из жала,

Привлек наш взор к верховью своему.

7 Как сицилийский бык, взревев сначала

От возгласов того, — и поделом, —

Чье мастерство его образовало,

10 Ревел от голоса казнимых в нем

И, хоть он был всего лишь медь литая,

Страдающим казался существом,[483]

13 Так, в пламени пути не обретая,

В его наречье, в нераздельный рык,

Слова преображались, вылетая.

16 Когда же звук их наконец проник

Сквозь острие, придав ему дрожанье,

Которое им сообщал язык,

19 К нам донеслось: «К тебе мое воззванье,

О ты, что, по-ломбардски говоря,[484]

Сказал: «Иди, я утолил желанье!»

22 Мольбу, быть может, позднюю творя,

Молю, помедли здесь, где мы страдаем:

Смотри, я медлю пред тобой, горя!

25 Когда, простясь с латинским милым краем,

Ты только что достиг слепого дна,

Где я за грех содеянный терзаем,

28 Скажи: в Романье[485] — мир или война?

От стен Урбино[486] и до горной сени,

Вскормившей Тибр, лежит моя страна».

31 Я вслушивался, полон размышлений,

Когда вожатый, тронув локоть мне,

Промолвил так: «Ответь латинской тени».

34 Уже ответ мой был готов вполне,

И я сказал, мгновенно речь построя:

«О дух, сокрытый в этой глубине,

37 Твоя Романья[487] даже в дни покоя

Без войн в сердцах тиранов не жила;

Но явного сейчас не видно боя.

40 Равенна — все такая, как была:

Орел Поленты в ней обосновался,

До самой Червьи распластав крыла.[488]

43 Оплот, который долго защищался

И где французов алый холм полег,[489]

В зеленых лапах ныне оказался.[490]

46 Барбос Верруккьо[491] и его щенок,

С Монтаньей[492] обошедшиеся скверно,

Сверлят зубами тот же все кусок.

49 В твердынях над Ламоне и Сантерно

Владычит львенок белого герба,

Друзей меняя дважды в год примерно;[493]

52 А та, где льется Савьо, той судьба

Между горой и долом находиться,

Живя меж волей и ярмом раба.[494]

55 Но кто же ты, прошу тебя открыться;

Ведь я тебе охотно отвечал, —

Пусть в мире память о тебе продлится!»

58 Сперва огонь немного помычал

По-своему, потом, качнув не сразу

Колючую вершину, прозвучал:

61 «Когда б я знал, что моему рассказу

Внимает тот, кто вновь увидит свет,

То мой огонь не дрогнул бы ни разу.

64 Но так как в мир от нас возврата нет

И я такого не слыхал примера,

Я, не страшась позора, дам ответ.

67 Я меч сменил на пояс кордильера[495]

И верил, что приемлю благодать;

И так моя исполнилась бы вера,

70 Когда бы в грех не ввел меня опять

Верховный пастырь[496] (злой ему судьбины!);

Как это было, — я хочу сказать.

73 Пока я нес, в минувшие годины,

Дар материнский мяса и костей,

Обычай мой был лисий, а не львиный.

76 Я знал все виды потайных путей

И ведал ухищренья всякой масти;

Край света слышал звук моих затей.

79 Когда я понял, что достиг