— А где это?

— В центральных графствах, милях в тридцати — сорока от Личфилда. Больше ничего не знаю, я про Роусли слыхом не слыхивала. Разъездные труппы обычно играют в таких городишках, когда на побережье заканчивается курортный сезон. Теперь она просит выслать ей поездом какие-нибудь вещи и пару-тройку фунтов, чтобы оттуда выбраться. Какой-нибудь мерзкий старикашка небось забрал у нее все вещи, пока она не заплатит за комнаты. Утром соберу ей корзину с оставшимся реквизитом и, если у Дядяртура найдется фунт-другой, — у меня-то точно нет, — первым делом вышлю деньги.

— А адрес у вас есть? — Мисс Трант спрашивала не из вежливости, ей действительно было любопытно.

Эффи растерялась.

— Это в ее репертуаре! Выслала длиннющую телеграмму, а адрес указать забыла!

— Может, отправить корзинку в театр?

— Они выступали не в театре, в Роусли вообще нет театра. В таких дырах приходится три вечера отыгрывать на Зерновой бирже, а потом еще неделю в концертном зале. Я на своей шкуре испытала! Никаких тебе гримерных, жуткие сквозняки и занавес не работает. Так что высылать придется на почту — деньги, в смысле, — а вещи на вокзал. Сплошная головная боль. Ладно, пойду приведу себя в порядок, а поболтаем за ужином. Не хотите подняться?

— Нет, спасибо. У меня все в машине, я займусь собой позже, в гостинице.

— Ну хорошо. Я быстро. Можете пока посмотреть наши фотографии.

Все стены были завешаны снимками, и следующие пятнадцать минут мисс Трант провела за их разглядыванием. Ей казалось, будто она смотрит в замочную скважину на новый, неведомый мир. Там были фотографии тучных дам в трико, дородных прекрасных принцев и диков уиттингтонов[27], миниатюрных леди в балетных пачках и костюмах пьеретт, джентльменов в вечерних фраках, помятых цилиндрах и чудовищных клетчатых брюках, а то и верзил в леопардовых шкурах на голое тело да в тяжелых сапогах на шнуровке. Негры, феи, бродяги, пьеретты улыбались мисс Трант одинаковыми широкими улыбками. Почти каждую фотографию сопровождало не только емкое описание, сделанное журналистом («Ведущий комик „Горячего времечка“», «Исполнительница роли Матушки-Гусыни», «Актеры „Финтифлюшек“ на сцене» и так далее), но и какая-нибудь приписка, щедро сдобренная восклицательными знаками: «С любовью!!» или «Ах вы, мои молодчины!!!» Несомненно, люди на этих фотографиях купались во всеобщей любви; их победные улыбки свидетельствовали о громкой славе и ни о чем другом. Мисс Трант не верилось, что эти искрометные создания могут сидеть на хлебе и воде в захолустных городишках, тратя последние шиллинги на телеграммы с мольбами о помощи. Однако вернуться в действительность ей помогла открытка — сплошь широченные улыбки, рюши и помпоны, — от бедной Элси, которая теперь застряла в забытой всеми глуши. Увиденное произвело незабываемое впечатление на мисс Трант: ей будто открылся неведомый прежде мир, столь же далекий и сказочный, как миры воинственных гугенотов и Красавчика принца Чарли из ее любимой исторической прозы, только этот был в двух шагах от нее, стоило повернуть за угол. Пожалуй, именно тогда она впервые шагнула навстречу новому миру. Мысль эта сперва взбудоражила ее, потом насмешила, но так и не исчезла, а исподволь звучала в ушах, словно привязчивая мелодия.

В комнату влетела Эффи. Мисс Трант надеялась, что та, учитывая последние события, немного умерит свою страсть к вычурным нарядам. Она ждала увидеть чуть повеселевшую внутри, но поскромневшую снаружи Эффи. Однако та выглядела броско, как никогда: желтые волосы пышно начесаны, брови и ресницы густо намазаны черным, губы — безжалостная клякса киновари, платье ярко-зеленое, а в руках поддельная испанская шаль, грозившая навеки сгубить репутацию своей хозяйки.

— Не знаю, надевать ее или нет, — раздумчиво проговорила Эффи. — Красивая, правда?

— На вашем месте я бы это не надевала, — убежденно ответила мисс Трант и с облегчением увидела, как ее новая знакомая безропотно убирает шаль подальше. Правда, вскоре выяснилось, что наверху, у себя в комнате, Эффи устроила своей печали последний бой; она собрала остатки армии из гардероба и туалетного столика и одержала кратковременную победу, но на большее, увы, оказалась неспособна. Выглядела она как победитель, однако все больше и больше падала духом. Когда они поставили машину на стоянку, сняли номер в гостинице и сели ужинать, Эффи уже не тараторила без умолку. За супом она выглядела так печально, как только может выглядеть за супом столь крупная дама столь яркой расцветки. Потом Эффи ударилась в сантименты и откровения. Нет, она говорила не об Элси и не о Дядяртуре; в мыслях она вновь была с мистером Типстедом.

— Сперва я ни в грош его не ставила, мисс Трант, — скорбно призналась она, — считала его жалким хвастуном. А он все ходил, ходил, и мы иногда болтали про то, как он занял первое место на конкурсе. Меня такими штуками не проймешь, знаете ли, а к комплиментам и прочим глупостям я привыкла; работала в театре, потом в гостиницах… За мной всегда ухаживали мужчины — ну, или просто делали вид, чтоб скоротать время. Словом, он все приходил, и мы начали обмениваться разными шуточками. Я порой до упаду хохотала — с первого взгляда и не скажешь, что он такой шутник, правда?

— Никогда бы не подумала, — без промедления ответила мисс Трант.

— А зря. Но это так, ерунда, у меня и посмешней кавалеры бывали — покойника рассмешат, если придется. Однажды я гуляла по городу — выходной, делать нечего — и случайно встретила его. Мы поболтали, присели на лавочку, и он стал расспрашивать меня про мою жизнь, где я бывала и все такое, потом рассказал про себя: как он женился по ошибке, жена его не понимает, ей лишь бы деньги заколачивать…

— Должна заметить, это наглая ложь, — вставила мисс Трант. — Она понимала его даже слишком хорошо. Но мужчины всегда так говорят, по крайней мере в романах и пьесах.

— В жизни они могут сказать что угодно, лишь бы своего добиться. А мы им верим. Хотя… верим мы лишь тому, во что хотим верить, — с неожиданной проницательностью добавила Эффи. — В общем, слово за слово, так все и началось. Мне стало жаль его, а он пожалел меня — на сочувствие я и клюнула. Еще бы не клюнуть, когда день-деньской жирные толстосумы вешают тебе лапшу на уши. И не успела я оглянуться, как влюбилась: только о нем и думала, готова была на край света за ним идти. Ну, вы понимаете…

— Едва ли, — поколебавшись, ответила мисс Трант и невольно вспомнила о высоком шотландце, судовом враче с низким голосом, блестящими волосами и выразительными скулами. Хью Макфарлан. Как же странно о нем думать! Но разве не про него она вспомнила, когда узнала о помолвке Дороти? Давно пора выбросить его из головы — в конце концов, ей известно о нем даже меньше, чем о мистере Типстеде. Хотя и это очень странно… Погрузившись в свои мысли, мисс Трант почти не слушала Эффи. Последняя сказала что-то про то, какая мисс Трант хорошенькая. Слово вывело ее из оцепенения.