И не надо нам этого понимать.

Этот наш ноябрь – как жизнь после смерти. Вечная, даже если закончится буквально неделю спустя.

Нравственный закон внутри меня

На самом деле это такая смешная штука, когда она проявляется на конкретных примерах.

Вот, скажем, ключи от двора.

Прошлая квартира наша была в квартале от проспекта Гедиминаса, самый-самый центр с дорогой по местным меркам парковкой. К дому прилагается огромный двор, где даже в худшие часы дня всегда можно найти место для машины. Для въезда двор закрыт таким специальным столбиком. Всем жильцам полагается ключ, нажимаешь на кнопку, и столбик уходит под землю.

За то время, что мы там жили, столбик неоднократно ломался, его чинили, потом меняли на новый, да так и не поменяли, оставили как есть. В результате всех этих перипетий, у нас образовались два ключа от столбика. Один – неучтенный. То есть его можно было не отдавать хозяйке при расставании.

И у меня в связи с этим были, конечно, прекрасные планы. Оставить один ключ себе и всегда иметь бесплатную парковку в одном из самых понтовых и стратегически удобных мест центра.

Однако, как только дошло до дела, нравственный закон внутри меня встал на дыбы и сказал: «НИМАГУ!» Вот прям не «не хочу» даже, а «нимагу». Что тут будешь делать.

При этом у меня вовсе нет убеждения, будто обманывать непременно «плохо». Более того, я знаю, что этот поступок не причинил бы никакого ущерба другим жителям двора, потому что квартира осталась пустовать до продажи, а это дело долгое. И своего автомобиля у хозяев нет, так что моя машина не заняла бы чужое место. А если бы даже и заняла, мне, честно говоря, плевать: у нас там все равно вечно полдвора левых машин, водители которых обзавелись специальным устройством, позволяющим взламывать чужие электронные ворота. И еще некоторые жильцы тайно пускают посторонних за малую денежку. В общем, обычный бардак.

То есть мой рациональный ум прекрасно понимает, что оставлять себе ключи от двора было можно и нужно. И не стал бы осуждать тех, кто так поступил.

Нравственный закон внутри – это, как выясняется, совсем про другое.

Это – про невидимые потоки силы. И немножко про линии мира. И еще про всякое такое непостижимое и неопределенное.

Я не могу игнорировать это непостижимое и неопределенное, при всей его невидимости.

И при всем желании не могу влиться в поток действий, которые определяю словом «хитрованство». Вот это общее деловитое мельтешение у корыта с питательной хряпой под лозунгом «хочешь жить, умей вертеться». Вот это повседневное торжество инстинктов самосохранения – без моего участия, пожалуйста. Мне это своим участием легитимировать никак нельзя.

И так абсолютно во всем. В любой мелочи.

Нравственный закон внутри – это не про мораль. Это про равновесие мира. И, наверное, выдается бонусом к способности этот мир изменять.

Бонусом же выдается, как я понимаю, дополнительный шанс помереть в канаве, на обочине, потому что физическому выживанию среди ловких хитрованов способность изменить мир совершенно не содействует. Реальность-то у нас инертная, пока изменится, так все трижды забудут, откуда у изменений ноги растут. И вообще не факт, что доживут.

Но в очереди за хряпой зато не затопчут. Так что хороший бонус, годный, пусть будет. Берем.

Тем более, что он все равно уже есть. И неотменяем.

А бесплатной парковки в центре у меня, конечно же, нет. И черт с ней на самом-то деле.

О

О безобразных телом и образом мыслей[8] или о смехотворности идеи спасения мира

Комическое – как подсказывают нам философские словари – эстетическая категория, отражающая несоответствие между несовершенным, отжившим, неполноценным содержанием явления или предмета и его формой, претендующей на полноценность и значимость, между важным действием и его несовершенным результатом, высокой целью и негодным средством.

«Высокая цель» в данном случае, как понимаем мы, спасение мира (и прилагающегося к нему человечества), не больше, не меньше.

«Негодное средство» – это, как понимаем мы еще более ясно, сам человек, во всей своей мечтательной беспомощности, во всем своем наивном эгоцентризме, сломленный обстоятельствами собственной жизни, с переменным успехом воскрешающий себя к ней подручными средствами. Какие есть, такими и воскрешает. Кому не нравится, отвернитесь.

Он, конечно, смешон. Как и многие из нас, мучительно и сладко ощущающие себя центром Вселенной и не способные при этом справиться с простыми житейскими проблемами. Что в общем не удивительно: справляться с простыми житейскими проблемами действительно гораздо трудней, чем спасать мир, верьте мне, я знаю, о чем говорю. Но только при одном условии: когда потребность спасать мир является для нас фундаментальной. Это или так, или нет. Обманывать себя в этом вопросе можно, но недолго. На одной фантазии долго не протянешь. Равно как долго не протянешь без работы по спасению мира, когда потребность в ней у тебя действительно есть.

Потребность спасать мир – это звучит гордо, кто бы спорил. Однако в быту она довольно неудобна, а наедине с собой – довольно мучительна, поскольку сопровождается чувством личной ответственности за все несовершенства всего человечества сразу, покончить с которыми одним махом ты явно не в силах. И – самая сокрушительная подстава – все наши победы и поражения на этом поприще всегда можно списать на «полет фантазии на крыльях воображения». Они недоказуемы. Или ты веришь себе, или нет. Причем вера совершенно не отменяет отчаяния. И неверие его не отменяет. Отчаяние – это такая разновидность нормы для придурка, вообразившего, будто на его плечах действительно покоится мир.

Вопрос, конечно, откуда мы вообще такие беремся.

В буддизме есть понятие «бодхисатва». Понимание природы бодхисатвы в разных ответвлениях учения немного разнятся, но так или иначе, это существо с пробужденным сознанием, с какого-то перепугу решившее спасти от страданий все живые существа сразу. Ну, чтобы два раза не вставать.

Обычно бодхисатва представляется как некое высшее, надчеловеческое существо, наделенное соответствующими качествами (в Махаяне – как бывшее человеческое существо, развившееся до надчеловеческого состояния в процессе трудовой деятельности, но какая разница). Я недостаточно хорошо знаю буддизм (положа руку на сердце, я совсем его не знаю), поэтому понятия не имею, что сейчас собираюсь сказать: ересь или, напротив, общеизвестную банальность. Но, мне кажется, фишка в том, что решив записаться в бодхисатвы, надчеловеческое существо сперва обнуляется до слабого глупого человека, «безобразного телом и образом мыслей», а уже потом выходит на работу, утратив все, кроме собственно задачи.