– Выходит, его смерть – случайность? – тихо сказала Рита, когда Фисуненко дал себе передышку. – Непреднамеренное убийство или, скорее, самозащита?

– Да, но не забудь препятствование следствию, сокрытие следов преступления… Если бы Татьяна вызвала полицию и объяснила, как все произошло, она могла бы выкрутиться: пистолет не ее, а Костомарова, в его машине нашли бы секс-игрушки, и ей бы поверили. Но она поступила по-другому.

– А в Кожухова-то зачем стреляла?

– Он тут вообще ни при чем, – усмехнулся Женька, допивая чай. – Татьяна решила избавиться от оружия. Мудрое решение, но она почему-то вознамерилась вернуть пистолет туда, куда его положил Иван в день, когда хвастался им перед всеми в театре. Он продемонстрировал пушку, и Андрей сказал, что Костомаров легко может отстрелить себе кой-чего, если будет таскать ее на поясе. Костомаров положил пистолет в ящик стола, у которого обычно гримировался. Потом он забрал его, но все видели, как он клал его туда. Если бы Таня, например, утопила пушку в речке или, скажем, закопала в лесочке, мы, возможно, и не вышли бы на нее. Но она поступила так, как поступила. Татьяна пребывала в шоке от содеянного. Пистолет находился у нее дома. Она поняла, что рано или поздно Ивана найдут, и решила избавиться от оружия. После работы Кислицина сгоняла за ним домой. Она думала, что поздно вечером в театре останется лишь охранник, и не могла предвидеть, что Андрей Кожухов задержится, а уж тем более – что он вернется в гримерку! Татьяна стерла со ствола и рукоятки пистолета отпечатки пальцев и положила его в полиэтиленовый пакет, чтобы не заляпать по дороге. Она намеревалась выложить оружие из пакета в ящик стола. За этим занятием Андрей ее и застукал. Ни он, ни она не успели ничего понять: Татьяна вряд ли соображала от страха, что делает. Она выстрелила, не думая, прямо через полиэтилен! Кстати, паричок мы обнаружили там же, в шкафчике. К счастью, она прятала его не дома, а то возникли бы осложнения с получением ордера на обыск квартиры: нам просто нечего было бы предъявить прокурору в качестве повода!

– Я напортачила с делом Пушнина, – вздохнула Рита. – Кто бы мог подумать, что Татьяна окажется его дочерью! Требовалось поговорить с бабушкой Макса, да и с самой Анастасией, прежде чем давать сведения клиенту. Я поторопилась, и это непростительно!

– Пушнин на тебя не в обиде: он говорит, что сам подталкивал тебя. Он – клиент, и его слово в деле – решающее. Кроме того, вряд ли старушенция стала бы с тобой откровенничать: она и слышать не желала о дочери и ее случайном курортном любовнике! С чего ты взяла, что она рассказала бы тебе правду? Даже если бы ты показала ей фото, это не значит, что она дала бы правдивый ответ. Ты не могла знать, что искомая Анастасия давным-давно умерла! Макс – единственный из рассматриваемых кандидатур, кто подходил идеально. Ошибки случаются, не стоит принимать это близко к сердцу.

Рита понимала, что Женя пытается ее утешить, ведь сам он вряд ли так оплошал бы!

– Я все думаю о Вере Ноткиной, – сказала Рита после короткой паузы. – За что ее убили? Мне кажется, что из-за моего неумелого расследования!

– Об этом я ничего не знаю, – покачал головой Фисуненко. – Дело ведет другой следователь. Очевидно одно: покушение на Макса Тропинина не связано с убийством Костомарова и ранением Кожухова. Кстати, как там твой боевой соратник?

– Кира? Ему предъявили обвинение. Я попросила Горохова защищать его на процессе.

– Григория Горохова? – присвистнул Женя. – Как тебе удалось его заполучить? А, знаю, старая любовь не ржавеет?

– Ты о чем?

– Не смеши меня, – фыркнул Женя, – он же всегда к тебе неровно дышал! Так и ел тебя глазами, когда ты шла по коридору… У вас ведь даже вроде что-то намечалось?

– Это было давно и неправда, – быстро ответила Рита, не имея желания обсуждать Гришу с Фисуненко.

– Что ж, Горохов – отличный адвокат. Если твой парнишка невиновен, его оправдают. Только влетит это в копеечку: Горохов – рвач. Если, конечно, по старой памяти не сделает тебе скидку.

– Кстати, – попыталась перевести разговор на другую тему Рита, – а что там насчет «призрака», обитающего в папином театре?

Женька расхохотался.

– Совсем забыл рассказать! Все случилось из-за слепой веры костюмерши Конюховской во всякого рода чертовщину. Когда я начал трясти членов труппы, Галина, помощница Конюховской, испугалась, что ее могут в чем-нибудь заподозрить, и призналась, что проделки «призрака» – ее рук дело. Она устала слушать причитания Конюховской о том, что нельзя тревожить нечистую силу. Тетку пугало даже одно слово «призрак» в названии спектакля, хотя сам он, если помнишь содержание, не имеет к потустороннему миру отношения. Галина решила пошутить и вошла во вкус. Она зажигала погашенные Конюховской свечи, меняла костюмы на манекенах и даже притащила откуда-то маски животных, которые до смерти напугали костюмершу.

– Интересный способ развлекаться! – заметила Рита. – Конюховскую мог и удар хватить!

– Да Галина и сама не рада была, что затеяла игру, особенно когда пропал Костомаров, а потом стреляли в Кожухова. Зато Конюховская теперь всем рассказывает, что оказалась права: не к добру Семен затеял постановку, ведь один из артистов убит, другой – в больнице, а Кислицина под следствием!

* * *

Макс примчался в больницу на машине Андрея. Ему позвонила Ирочка, самая приветливая медсестра и поклонница Кожухова. Она радостно заявила, что Андрею лучше, его перевели из реанимации и Макс может его навестить. Прекрасная новость!

– Вы с ним поговорите, – увещевала Макса Ирочка, провожая его в одноместную палату, где лежал Андрей. Главврач распорядился выделить отдельное помещение, принимая во внимание известность Кожухова и скандал, который разразился вокруг его имени. Честно говоря, главврач с удовольствием избавился бы от Кожухова вовсе, переведя его в другую больницу, но боялся, что это может повредить пациенту. – Он есть отказывается, – продолжала медсестра. – Лежит, молчит… Эта дура Надька, моя сменщица, притащила ему журнал с поганой статьей Мдивани – надо ж было додуматься! Андрей потребовал, чтобы ему и другую прессу принесли, а этого добра сейчас тьма – все кому не лень полощут его имя! Вот он начитался этого мусора и скис. Может, хоть вы его в чувство приведете?

Войдя в палату, Макс увидел, что Андрей полулежит на подушках. Глаза у него были закрыты, и он не среагировал на звук открывающейся двери. Выглядел Кожухов гораздо лучше, чем тогда, когда Макс видел его в последний раз. Цвет лица стал почти нормальным. Правда, музыкант похудел и казался бледноватым, но это – обычное дело после тяжелой болезни, поэтому Макс не слишком обеспокоился. Намного больше его волновало моральное состояние Андрея.

– Не притворяйся, что спишь, – сказал Макс, присаживаясь на стул у кровати. – Я все равно не уйду, буду сидеть тут, пока ты не соизволишь на меня посмотреть.

Андрей вздохнул и открыл глаза.

– Чего тебе? – спросил он хрипло. – Пришел посочувствовать или позлорадствовать?