И сейчас то же самое.

Только уже со мной!

Сейчас что? Еще и убеждать меня станет, что это мой ребенок?

— Это…

Задыхается.

Судорожно впивается пальцами мне в рубашку.

— Это твой! Твой ребенок, Бадрид! Я… Ради него… Все ради него, потому что думала, что тебя больше нет! Все! Только ради…

— Заткнись!

Сминаю пальцами ядовитые губы.

А кожа горит. Так, будто с пальцев яд ее лживых губ ее содрал! До мяса!

Все. Все до мяса. На хрен, с кровью!

— Молчи, Мари, — рычу, чувствуя, что от безумия окончательного и от убийства отдаляет такая тонкая грань, что одним вздохом снести ее можно. — Молчи!

— Он твой! Твой, Бадрид! Я не была ни с одним другим мужчиной!

— Ложь больше тебе не поможет, Мари. Ни в чем не поможет. Однажды я тебе уже поверил! Больше такого косяка не допущу! И мне плевать. Что там у тебя в утробе. Я пришел взять то, что принадлежит мне! И я возьму!

Да!

Пусть не сердцем она мне принадлежит!

Пусть только телом!

Пусть это жалко так, что все зубы в крошку готов растереть!

Но не могу. Окончательно свихнусь, если не получу ее. Если не возьму! Хоть так. Хоть на каплю унять эту ярость, что разливается кислотой внутри! Способную уничтожить. Уничтожить нас обоих! Повалить насмерть под такими руинами, из которых никто еще не выбирался!

— Давай, Мари! Ублажай мужа. Раз ты меня так любишь!

Дергаю за волосы на себя.

Сжимаю упругую налитую грудь. Выкручиваю соски, а у самого рычание в горле забивается.

Ненавидит. Ненавидит же!

И я. Я сам ее сейчас ненавижу так, как никогда и никого!

Но, блядь, не могу. Подохну, если не возьму.

Резко дергаю молнию на штанах.

Бросаю на постель, нависая сверху.

Рвано дергаюсь налитым кровью членом между ее грудей, сжимая их руками.

И чуть не подыхаю от своего наркоманского насладжения.

Рывок. Еще одни. И ее всхлипы.

Блядь, зажал бы себе уши, чтобы ее не слышать!

Но не могу оторваться от страстно. Дико. До одури желанного тела!

Я бы и грудь ей проломил. И сердце оттуда бы на хрен вытащил. Заставил бы его биться только в моих руках. Только. Для меня. Всегда!

Сперма выплескивается фонтаном прямо ей на лицо.

— Вытрись, — бросаю влажные салфетки, глядя на ее, еще подрагивающее, обнаженное тело.

— Бадрид…

Тихо шепчет, а у меня внутри все сжимается от этого шепота.

Почти так… Почти так, как раньше… Как тогда… Когда я еще только проваливался в этот больной, ненормальный, наркоманский дурман!

— Твой выблюдок меня не интересует, Мари.

С грохотом захлопываю за собой дверь.

Прижимаюсь к стене, будто пьяный. Бессильно сжимаю и разжимаю кулаки. Хватаю распахнутым ртом воздух. Внутри будто огнем все выпалило. Дышать не могу! Черная гарь в легких вместо воздуха!

Плевать мне на ее плод любви с этим ублюдком- Динаром! Так какого хрена не трахнул? Не взял, как и хотел?

С грохотом обрушиваю кулак в стену.

Потому что не мог!

Не мог ей навредить! Не мог и не могу!

Хоть и правильно бы сейчас было бы так. Затрахать до кровавой пены. Чтобы самому. Вытряхнуть из нее ЭТО!!!

Вваливаюсь в недостроенную сауну и опускаю голову в бочонок со льдом.

Кулаки сжимаются с бессильной ярости.

Ничего. Ни хрена не помогает!

Ехать в кабак нет смысла.

Виски не вырубит, сколько бы его не выпил!

Сам бы из себя эту хрень вырезал и вышвырнул содрать сторожевым собакам, что охраняют дом.

Если бы мог…

Если бы я только мог!

Хоть как-то избавиться от того, что так раздирает! От любви этой чертовой, проклятой! От этого бредового наваждения!

Единственный выход переключиться на дела. Хоть как-нибудь отвлечься.

Устраиваюсь за стол в кабинете.

Судорожно сжимаю виски.

И сам не замечаю, как вместо дел включаю камеру.

Смотрю. Смотрю и оторваться не могу.

Бледная.

Слишком она бледная. И круги эти запавшие под глазами.

Смотрю, а сам не дышу. Жадно впитываю каждый жест. Каждое движение. Каждую изменившуюся черточку в обманчивом лице.

Смотрю, как вытирается салфетками.

Тяжело поднимается, разминая шею.

А отпечатки моих пальцев так и горят. Горят на белой коже!

А я скрежещу зубами. Потому что сам готов себе эту руку отпилить! И одновременно хочу это горлышко сжать еще сильнее!

Жадно, будто вдыхаю, рассматриваю всю. Всю ее. Вот сейчас Обнаженную. Без прикрытия. Без прикрас. Без вранья в лукавых глазах и маски в мимике.

Нежная.

Блядь, до чего же она нежная. Хрупкая. Моя!

Сердце сжимается, и всю ярость будто ливнем, смерчем сносит.

Спутанные волосы.

Светящаяся белизна кожи.

И эта нежность…

Блядь. Она, кажется, прямо как свечение от нее исходит!

Хочется касаться. Носить на руках. Отгонять каждый ветерок, что потревожить посмеет.

Вдруг срывается с места и несется в уборную.

Падает на пол и ее начинает рвать.

Блядь.

Все внутри переворачивается. Снова и снова. Острыми ножами.

Подняться с места не могу.

А сам бы дернулся туда. К ней. И волосы ее бы держал. И всю ее, дрожащую.

Не мигая, смотрю, как поднимается. На дрожащих ногах возвращается обратно. Укладывается на постель и закрывает глаза.

Улыбается. Так блаженно улыбается, поглаживая живот.

Правда, — лупит по мозгам и нутру со всех сторон.

Окончательно. Итог. Правда!

Был еще шанс, что и Наина с Динаром соврали. И что она. Чтобы защититься. Чтобы обезопасить себя от моей ярости.

Но сейчас все внутири переворачивается.

Особенно, когда она, вот с этой улыбкой, с закрытыми глазами так нежно, так ласково поглаживает свой живот.

Вот что в ней другое. Вот оно. Самое важное. То неуловимое, что я видел в ней и разобрать не мог.

Женщина. Она когда матерью стать собирается, совсем другая. Особенная. Такая… Будто неземная. Не от мира сего.