— Нет, — помотала головой Гелиодора.

— Неважно! — отмахнулась Лаис. — Потом объясню. Главное — не сходи с места! Дарей, вперед!

Стражник вышел из-за колонны, неся красный узел с пятьюдесятью минами так легко, словно там лежала всего лишь одна лепешка[48].

Нофаро вскрикнула и пошатнулась. Все изумленно уставились на Дарея.

— Кто посмел?! — сердито воскликнула Никарета.

— Вот! — выдохнул Дарей. — Вот деньги! Возьми их и отдай мне Нофаро!

— Да ты спятил?! — воскликнула Никарета. — И как посмел ворваться сюда? Кто пропустил тебя? Привратник будет бит плетьми, а ты… Кто ты такой, что посмел войти в храм без позволения?

Лаис и Гелиодора испуганно переглянулись. Простак Дарей все испортил своей прямотой и отсутствием вежливого обхождения! Обращается с великой жрицей, будто с торговкой на базаре!

Где его сообразительность, которой он блистал в Афинах, во время разговора с Орестесом? Поглупел от любви? Ох, не ко времени!

Еще одно слово — и рассерженная Никарета вызовет охрану, которая навалится на Дарея. Он, конечно, так просто не дастся, начнется свалка… И тогда все пропало: Нофаро или оставят в школе, чего она не выдержит, или отдадут этому тощему носатому Паталию, который легко и охотно поверил клевете и отказался от девушки, а теперь, когда она вдруг оказалась богатой невестой, готов заключить ее в свои объятия. Нет, этого нельзя допустить!

Лаис взглянула в ставшие огромными от волнения глаза Гелиодоры, попыталась улыбнуться, поняла, что это получается плохо, — и, выскочив на середину зала, бросилась на колени перед Никаретой.

Немедленно рядом с ней, с грохотом уронив узел с деньгами, рухнул Дарей, к которому, похоже, воротился разум, и стражник понял, что положение надо как-то поправлять.

— Великая жрица, прости! — воскликнула Лаис. — Это я привела в храм Дарея, стражника водоносов. Он хочет жениться на Нофаро, он любит ее, а она любит его. Дарей хочет забрать Нофаро из храма, а она только и мечтает вернуться к жизни обычной женщины. В школу ее отправили против воли, приезжие из Триполиса подтвердили это. О великая жрица! Нофаро, Дарей и я — мы взываем к твоей милости и доброте! Нофаро никогда не станет хорошей служанкой Афродиты Пандемос! Сегодня она готова была перерезать нить своей жизни, только бы не пойти на матиому по тайному мастерству гетеры.

— Ага, значит, она не лепешку гнилую сожрала, а выпила рвотное средство! — взвизгнула Маура. — Я так и знала, что тут дело нечисто!

— Это правда? — повернулась Никарета к Нофаро, и та, зажмурившись от страха, кивнула.

По рядам собравшихся пробежал шепоток не то возмущения, не то священного ужаса.

Обмануть великую жрицу… Обмануть наставниц… Обмануть Афродиту, в конце концов!

— Великая жрица, не гневайся на нее! — почти закричала Лаис, понимая, какое прегрешение совершила Нофаро, и ужасаясь гнева, который может на нее обрушиться. — Нофаро хочет быть женой и матерью! Она служит Афине и будет служить Гере, но не Афродите! Она готова на все, только бы сохранить свою невинность!

— Невинность? — изумленно повторила Никарета. — Да ты в своем уме?!

— Невинность?! — взвизгнула Маура, а по рядам девушек пробежал недоверчивый смешок. — Да ведь всем известно, что она по ночам бегала к этому стражнику и отдавалась ему! Херея видел их тайные свиданья!

— В самом деле? — повернулась Никарета к евнуху, и его всегда невозмутимое толстощекое лицо вдруг выразило смущение и смятение, причина которых была понятна Лаис, как ясный день.

Еще бы! Опровергнуть слова Мауры — значит поссориться с ней. А если Херея подтвердит, что видел эти тайные свидания, но не сообщил об этом великой жрице, его ждет непременное наказание за молчание.

— В самом деле? — настойчиво повторила Никарета, и Херея понял, что надо все же сделать выбор.

— Ну, я видел какую-то парочку, — неохотно буркнул он. — Может, это были они, а может, и нет…

— А может, и не видел ничего, — с откровенной издевкой передразнила Никарета его нерешительный тон, и Лаис вдруг поняла, что великая жрица терпеть не может евнуха. Она вынуждена считаться с ним как со жрецом храма Афродиты, ведающим наказаниями, как с сыном своей предшественницы на посту великой жрицы, однако на дух его не переносит! И получилось, что Маура, которая, взывая к Херее, хотела погубить Нофаро, настроила Никарету совершенно противоположным образом.

Чаша весов богини правосудия начала склоняться в их пользу, смекнула Лаис. И этим надо немедленно воспользоваться! Как?.. Да бросив на эту чашу настолько тяжелый груз, чтобы он окончательно перевесил всякие доводы их противников!

— Великая жрица, все, кто тут говорит о тайных свиданиях Нофаро и Дарея, нагло врут, — решительно заявила Лаис. — Ведь Нофаро по сей день хранит свою невинность! Она позволит развязать свой пояс только любящему супругу, а вот этот человек, — тут она толкнула Дарея в бок с такой силой, что могучий стражник едва не ткнулся в землю носом, — настолько любит ее, что готов отказаться от тех денег, которые уже были уплачены храму. Более того! Он предлагает за Нофаро выкуп в пятьдесят мин! Смотрите!

И она проворно развязала узел, который лежал рядом с Дареем.

Раздался общий изумленный вопль. Холодный свет серебра озарил все вокруг, и даже золотистые лучи солнца, пронизывающие зал, словно бы померкли в этом белом сиянии.

— Где же тебе удалось добыть столько денег, стражник водоносов? — спросила потрясенная Никарета.

Дарей издал какой-то невнятный звук, и Лаис испугалась, что он сейчас ляпнет что-нибудь несусветное, проговорится о том, что они сделали, однако разум и хитрость, похоже, наконец-то вернулись к стражнику, и он с достоинством произнес:

— Я должен благодарить за это Афродиту.

«Умно! — чуть не вскрикнула Лаис. — Конечно, богиня карает тех, кто лжет и призывает ее в подтверждение лжи, однако Дарею помогла я, а я — аулетрида из храма Афродиты… Вот и получается, что он должен благодарить Афродиту!»

Похоже, ответ Дарея очень понравился Никарете. Если к делу причастна Афродита, значит, по воле богини свершилось некое таинство, а уж каким образом оно свершилось, лучше не допытываться, ибо чем меньше смертные знают о божественных помыслах и промыслах, тем лучше для смертных же.

— Ты в самом деле невинна? — спросила Никарета, повернувшись к Нофаро.

— Я готова поклясться именами всех небожителей, — ответила Нофаро дрожащим голосом.

— И станешь клятвопреступницей! — ехидно хихикнула Клития, верная приспешница Мауры.

— Бросьте, красавицы аулетриды, на спор слов не тратьте, — раздался, словно бы ниоткуда, негромкий голос, и, как обычно, лишь спустя некоторое время посреди залы появилась Кирилла: скрюченная во все возможные погибели, сморщенная. Однако ее черные глаза сверкали ярко и весело. — Я этих слов правдивость проверить в два счета смогу, коли прикажешь, великая жрица!