— Ты хороший брат, — убеждённо сказала Бьянка. — и я рада за Джулию. А вот Франческе гораздо меньше повезло в жизни… За неё некому заступиться.

— Ох, только не надо на меня давить! — разозлился Рикардо, резко отстранившись.

«Если бы Алессандро был жив, он тоже наверняка попросил бы о ней позаботиться», — вдруг пришла мысль, и от этого хотелось завыть.

— Ты несправедлив к ней! — настаивала Бьянка. — Вспомни, как много требовал от неё граф Арсаго! Один случай с паурозо чего стоит! Что случилось бы с Джулией, окажись она перед клеткой? А убийца, от руки которого погибла донна Ассунта? Если бы не Франческа, твоя сестра сейчас была бы мертва! Ты не чувствуешь себя немного обязанным этой девушке, нет?

— Умеешь же ты всё перевернуть с ног на голову! — хмыкнул Рикардо. — И чего ты хочешь?

Бьянка помолчала, чтобы ещё раз как следует всё обдумать.

— Мы должны потребовать открытого суда. Пусть весь сенат узнает, что они держат в тюрьме по невнятному обвинению дочь и внучку венеттийских патрициев! Будем надеяться, что наше правосудие окажется к ней более милосердно, чем дон Сакетти…

Рикардо горько засмеялся:

— Не забывай, что его светлость тоже присутствует в суде, сидя в своём высоком кресле и в золотой шапке! Мало кто из сенаторов отважится выступить против него!

— Хорошо, а что ещё мы можем сделать? — потеряв терпение, спросила Бьянка.

Ей стало обидно. Она до костей промёрзла под дождём, потом полдня провела в пыльном душном архиве, стараясь собрать хоть какие-то сведения, пока все остальные, начиная с отца и заканчивая её мужем, только и твердили, что у неё ничего не выйдет!

Рикардо, казалось, хотел что-то сказать, но умолк и опять потянулся к вину. Бьянка поняла, что сегодня она точно от него ничего не добьётся. Помолчав, она хмуро добавила:

— Мы все знаем, каким образом дон Сакетти забрал столько власти — с помощью сети доносчиков, которую он выстроил и развил, ещё когда находился на службе у графа Арсаго! Это не делает ему чести, и совсем не полезно для города, так как теперь никто из патрициев не может чувствовать себя в безопасности. Я надеюсь, что до наших сенаторов скоро дойдёт одна простая мысль: если сегодня они смолчат, позволив осудить кого-то другого, завтра на позорном месте обвиняемого вполне может оказаться кто-то из них!

Ночная темнота в комнатах и коридорах Золотого дворца казалась обитаемой — наполненной шорохами, исходящими из старых стен, колеблющимся светом факелов и свечей. Сидя за столом в кабинете, Инес подняла голову и прислушалась: ей показалось, что за дверью прошелестели чьи-то шаги. Потом она снова, опершись на локоть, склонилась над книгой:

«…Магия кьямати не ломает чужую волю, подобно волнам, набрасывающимся на скалы, и не рассекает чужой разум, словно ростр корабля. Нет, дар кьямати позволяет скользить сквозь чужое сознание мягко, как рыба…»

Инес задумалась, пытаясь представить себе подобный фокус. Каждый вечер монастырские книги открывали ей что-то новое, хотя иногда складывалось впечатление, что летописцы нарочно старались изъясняться как можно загадочнее, чтобы запутать будущих адепток. Или же сами плохо понимали, в чём заключается сущность кьямати. Одно было ясно: после тайн, в которые она проникла, уже невозможно было вернуться к прежнему незамысловатому существованию.

Её размышления прервал настойчивый стук в дверь. На пороге, слегка поклонившись, возник синьор Лопарини.

— Дон Сакетти желает вас видеть, — заявил он, нисколько не смутившись своего позднего визита. Секретарь был свято уверен, что не только дож, но и его родственники обязаны нести круглосуточную службу на благо республики.

Слегка встревоженная, Инес закрыла книгу и убрала её в шкаф, подальше от любопытных взглядов. Отец никогда не вызывал её к себе так поздно. Правда, в последние два дня весь город находился в волнении из-за прибытия галеры Реньера и известия о захвате «Анжело». Сама Инес, счастливая до беспамятства, что Энрике вернулся невредимым, поначалу не могла думать ни о чем другом. Потом её охватило беспокойство, что дон Сакетти, который и так ходил весь пожелтевший, будто его грызла какая-то внутренняя болезнь, вообще сляжет, получив весть о новом поражении на море. Однако опасения не подтвердились: отец вышел к обеду вместе с Энрике, дружески похлопывая зятя по плечу, и казался вполне довольным. Судя по его виду, он обрёл прежнюю уверенность, доказывая любому, кто был готов его слушать, что Венетте придётся-таки заключить с тарчами мир:

— Мы не можем одновременно воевать и с Лигой, и с султанатом! — горячился Сакетти, хотя никто и не думал с ним спорить. — Чтобы отстоять наши земли на Полуострове, нам сначала нужен крепкий мир в восточных морях!

Это не объясняло, однако, зачем ему понадобилось вызвать к себе дочь среди ночи. Секретарь проводил её до самого кабинета и остался за дверью. Инес вошла внутрь со смешанным чувством тревоги и любопытства.

Очевидно, её отец тоже ещё не ложился. Он сидел за столом в лёгком джеркине поверх рубашки и что-то писал чётким убористым почерком. Тишину в комнате нарушало только потрескивание свечей.

— А, пришла, — сказал он, метнув на дочь неприязненный взгляд. — Ну-ка взгляни. Что это, по-твоему?

Он подтолкнул к ней один из лежащих на столе листков, испещренный знакомым бисерным почерком Бьянки Граначчи. Инес не нужно было читать это письмо, чтобы узнать его содержание. Они с Бьянкой составили его вместе.

— Что это такое, я спрашиваю? — возвысил голос дон Сакетти. — Ты в последние дни везде появляешься с этой донной Граначчи. Может быть, объяснишь?

Она вздохнула и постаралась взять себя в руки:

— Это прошение в сенат о рассмотрении дела синьориты Франчески Строцци.

— Какой ещё синьориты Сторцци?! — взвился дож. — Этой шпионки? У неё внезапно обнаружились влиятельные родственники?

— Да, Бьянке удалось найти их следы. И, кстати, вина синьориты Строцци ещё не доказана.

— Потому что её преступление так очевидно, что и доказывать нечего! — рявкнул Сакетти. — Не хватало ещё тратить время на всякую шелупонь! Удавить её в камере — и вся недолга!

Его жёсткое лицо скривилось, будто у него заболели зубы. Инес сверкнула глазами:

— Значит, донна Бьянка всё сделала правильно. Я поражаюсь, отец, как изменилось наше правосудие! Раньше даже раб мог подать ходатайство в сенат и надеяться, что его дело будет рассмотрено без всякого предубеждения!

— Молчи! Ишь, как заговорила! Обе вы хороши! Решили прикрыть грехи этой девчонки старинным именем? Вы не подумали, что позор одной недостойной женщины ляжет пятном на все старые семьи Венетты?! Так и знал, что от этих Граначчи одни неприятности! Вся их семейка — изменники! Учинить такое именно сейчас, когда любой внутренний раздор может погубить весь город!