class="p1">По Департаменту полиции ходил анекдот, что не очень грамотный писарь, получив письмо из Карлсруэ, завел досье на «сотрудника из кастрюли». Но это одна из легенд. Первый том архивного дела заключен в голубую папку с лаконичной надписью: «Азеф». В ней находятся донесения, адресованные «его высокоблагородию Николаю Петровичу Виноградову». На этом конспирация исчерпывалась. Донесения подписывались: «Готовый к услугам Азеф».

Через некоторое время переписку с секретным сотрудником взял в свои руки Л.А. Ратаев. Он дольше, чем кто-либо из полицейских чиновников, общался с Азефом. При нем сотрудник получил агентурную кличку. Не мудрствуя, Ратаев наградил его привычной фамилией — Виноградов, сочетая ее с именем и отчеством — Евно Фишелевич. Только через несколько лет после пропажи нескольких писем Азеф настоятельно попросил Ратаева не употреблять его настоящего имени. Забегая вперед, скажем, что у Азефа, как у всякого агента, работавшего с несколькими полицейскими начальниками, были различные псевдонимы. Позже его звали Раскин, Капустин, а филерам он был известен как Филипповский.

Сначала услуги Азефа оценивались в 50 руб. в месяц — именно столько запросил он сам. Скромность оплаты соответствовала незначительности сведений, которые можно было почерпнуть в студенческой среде. Сохранился конспект выступления Азефа на собрании земляков. Его беспокоило отсутствие искренности и товарищеского духа. «Наш долг, — призывал он, — сплотиться, стать близко друг к другу, знать жизнь каждого из нас, его взгляды, отношение к окружающей нас политической борьбе и способы реагирования на ее проявления». Неизвестно, был ли услышан этот призыв, но в донесениях Азефа давался подробнейший отчет о каждом русском студенте. Если он сообщал о товарище, собиравшемся провезти нелегальную литературу в чемоданах с двойным дном, то предупредительно прибавлял: «Обыкновенно у него 2 больших чемодана. Я, может быть, сумею телеграфировать величину и цвет чемоданов».

В 1900 г. Азеф окончил политехнический институт. Перед инженером-электротехником открывался весь мир. Однако он решил вернуться в Россию, несмотря на то что ему в самой бесцеремонной форме напомнили его истинное место в родном отечестве. Диплом одного из «лучших зарубежных учебных заведений ничего не значил в глазах русских чиновников. Сдать экзамен экстерном ему не разрешили. Поэтому он как еврей без высшего образования не имел права жить в Москве. Азеф обиженно писал Ратаеву: «Я, право, не ожидал такого к себе отношения со стороны вас. Ведь подать прошение о том, чтобы получить отказ, я мог бы и сам».

Поскольку с Азефом связывали большие надежды, переговоры с московскими властями взял на себя лично директор Департамента полиции С.Э. Зволянский. Градоначальство согласилось не трогать нужного полиции еврея, но официального разрешения на жительство он так и не получил. В Москве Азеф поступил в распоряжение С.В. Зубатова и прикоснулся к деликатной сфере взаимоотношений между охранным отделением и Департаментом полиции. Он сохранил связь с Ратаевым и сообщал ему о каждом шаге нового руководителя. «С.В. мне развивает свою точку зрения и свое критическое отношение к Департаменту, который действует всегда больше по-чиновничьи, формально», — писал Азеф и ядовито добавлял: «В общем со взглядами С.В. я почти соглашался…»

Азеф был принят на работу в Компанию всеобщего электрического освещения и зарекомендовал себя квалифицированным специалистом. Его жалованье составляло 225 руб. в месяц — больше, чем он получал в ту пору от полиции. Тем не менее работа в компании являлась только прикрытием. Сослуживцы замечали, что «Азефа постоянно отрывают от занятий посетители. Все время Азефа вызывали в приемную. К нему ходили студентки, курсистки, дамы. В особенности дамы разных возрастов и разно одетые, и богатые и бедные». Он занимался не любовными интрижками, а вел подпольную работу. Азеф считался сочувствующим и получил свои первые (революционные, а не агентурные) конспиративные клички — Француз, Плантатор. Впоследствии он менял их чаще, чем агентурные псевдонимы: от неуважительного намека Толстый до внушавшего трепет Иван Николаевич.

Наиболее удачным делом Азефа в это время была ликвидация подпольной типографии в Томске. По просьбе организатора «Северного союза социалистов-революционеров» А.А. Аргунова он изготовил вал для печатного станка, а затем указал полиции на лиц, отправившихся в путь с грузом шрифта. Командированный в Томск А.И. Спиридович вспоминал: «Надо было придумать такую комбинацию, которая дала бы возможность свободно действовать и розыскному органу, да и прикрыла бы следы агентурных источников». Операция была проведена в лучших традициях зубатовской школы, Спиридович добился откровенных показаний. В письме к Ратаеву Азеф глумился над недогадливыми подпольщиками: «Аргунов и К° с минуты на минуту ожидают ареста и все свои связи, петербургские и саратовские, передают мне. Представляете себе, кого подозревают в провокации: Чепика (Один из членов Союза. — Авт.). Происходит это оттого, что он постоянно шатается за границей без определенных занятий».

Полиция не трогала Аргунова до тех пор, пока он не поручил все дела Азефу. Осенью 1901 г. Азеф выехал за границу. Вместе с ним полиция выпустила «живую рекомендацию» — члена «Союза» Марию Селюк, которая должна была ввести Азефа в революционный мир. За границей Азеф оказался в центре важных событий. Ряд народнических групп слились воедино и провозгласили себя партией социалистов-революционеров.

Азеф участвовал в этом в качестве представителя «Северного союза», членов которого он отправил на каторгу. Он предупреждал Ратаева: «Я счел нужным высказаться за объединение Союза с “партией”. Для нас, я думаю, это очень важно, особенно при условиях, при которых это произошло, — когда нам почти все открывается; но с другой стороны, тут есть некоторая опасность, так как я не только меценатствую, но и вхожу, так сказать, в организацию». Таким образом тайная полиция через своего агента способствовала возникновению партии, которая впоследствии считалась самым опасным врагом самодержавия.

Через 8 месяцев Азеф вернулся в Россию. Он приступил к работе в петербургском филиале Компании электрического освещения, но поссорился с директорами и ушел со службы. С этого момента Азеф стал вести жизнь профессионального революционера. Он курсировал между Парижем, Берлином, Женевой, часто наезжал в Россию. В Петербурге он общался напрямую с директором Департамента полиции А.А. Лопухиным. Главным его руководителем оставался Ратаев, назначенный заведующим заграничной агентурой.

Азеф старался дать общую картину антиправительственного движения. В сентябре 1904 г. он в качестве делегата парижской конференции оппозиционных партий заседал вместе с П.Н. Милюковым и П.Б. Струве. Нечего и говорить, что Департамент полиции получил исчерпывающую информацию об этом форуме. Азеф доносил о разногласиях между социал-демократами. В его письмах мелькали имена Г.В. Плеханова, В.И. Ленина, Л.Д. Троцкого. В результате указаний Азефа был арестован ряд видных эсеров. Он приложил немало усилий, чтобы навести полицию на след Хаима Левита, выведал маршрут его поездки и дал совет: «По-моему, взять его на границе, а