Не оглядываясь, я выхожу из комнаты, а дверь оставляю нараспашку. Возможно, это опрометчиво и рискованно, но линия фронта уже прочерчена. Меж нами с сестрой больше нет места притворству.

* * *

— Ты все секретничаешь, — доносится до меня голос Генри из глубины гостиной, когда я спускаюсь по лестнице.

Я возвращаюсь на пару шагов, чтобы разглядеть брата. Он сидит в гостиной близ окна, уже закутанный в зимнее пальто и шарф, чтобы отправиться в город вместе с Элис и тетей Вирджинией.

Изобразив на лице улыбку, захожу в комнату.

— Что ты имеешь в виду, Генри?

На лице у него ни тени улыбки.

— Ты знаешь.

Моя улыбка застывает, сползает с лица.

— Боюсь, что нет.

Он понижает голос до шепота.

— Ты та, плохая, Лия. Правда?

Я пожимаю плечами.

— Не знаю, Генри. Я не ощущаю себя плохой.

Он кивает с самым серьезным видом, как будто во всем этом кроется глубокий смысл.

— Лия, только время покажет.

Только время покажет? Генри, и кто это тебе такое сказал?

— Тетя Вирджиния, — просто отвечает он. — Она сказала, нет способа точно определить, кто плохая, даже несмотря на отметину. Сказала, только время покажет.

Я поражена тем, сколько он знает, однако самой мне пред лицом всей этой мудрости и сказать-то нечего.

— Думаю, Генри, она права. Думаю, нам остается лишь ждать — и смотреть, что будет.

Я поворачиваюсь к двери.

— Я все равно люблю тебя, Лия, — окликает он меня. — В смысле, до тех пор, как время покажет.

Я снова поворачиваюсь к нему и улыбаюсь. Сейчас я люблю его сильнее, чем когда-либо.

— Значит, до тех пор, как время покажет, Генри, и впредь. Я тоже люблю тебя.

* * *

— И как нам тут хоть что-нибудь найти, Лия? Никогда не видела такого множества книг, даже в Вайклиффе!

Луиза отворачивается от стеллажа с книгами, прислоняется к нему и растерянно проводит рукой по лбу.

Я поднимаю взгляд от папиного письменного стола, за которым сижу в кожаном кресле.

— Просто не знаю, где еще нам искать. Я уверена, пожелай отец что-то спрятать, он спрятал бы это здесь. Он проводил почти все время в библиотеке. В этой комнате собрано все, что ему дорого.

— И все же мы обыскали тут каждый укромный уголок! — говорит Луиза.

Соня внезапно выпрямляется.

— Здесь. Мы обыскали каждый укромный уголок здесь.

Луиза нетерпеливо пожимает плечами.

— Ну да. Именно это я и сказала.

Но я, кажется, понимаю, что имела в виду Соня.

— Погоди-ка минутку… Соня, что ты хотела сказать?

— Мы еще не обыскивали его комнату, — отвечает она.

Я отмахиваюсь от этой идеи.

— Да, но святилищем его была именно библиотека. И книга-то нашлась именно здесь.

Соня кивает.

— Вот-вот. Еще одна причина, чтобы спрятать список где-нибудь в другом месте.

Я прикусываю губу, обдумывая ее слова. Ужасно не хочется признавать, что это и в самом деле вариант — и не потому, что это не так, а потому, что мне неловко вторгаться в личные владения отца, даже теперь, когда его уже нет. И все же я не могу не признать, что в этой идее есть свои достоинства.

— Ты, конечно, права. Если здесь списка не нашлось, то, рассуждая логически, следующее вероятное место — его спальня.

Луиза поднимает голову.

— Ну так чего же мы ждем?

* * *

В спальне отца холодно, как в гробнице. Здесь давно уже не разводили огня.

Луиза с Соней входят сюда без энтузиазма, но я закрываю за собой дверь и на мгновение останавливаюсь, прижавшись к ней спиной. Я осматриваю комнату, внезапно ловя себя на том, что она практически незнакома мне — так редко я тут бывала при жизни отца. Он спал здесь — только и всего. Вся его жизнь протекала в библиотеке и прочих частях дома — со мной, Элис и Генри.

И все же, наконец проходя дальше в спальню отца, я не могу отделаться от ощущения, что некая частица отца обитала именно здесь. Возможно — его тайное «я». Та сторона его души, которую он прятал, не показывал никому из нас. Однако, когда глаза мои останавливаются на мамином портрете на ночном столике и на стопке книг рядом, я начинаю осознавать, что пусть эта сторона его жизни и была тайной, менее важной от того она не сделалась.

— Лия? — Соня глядит на меня из центра спальни, вопросительно приподняв руки. — С чего начнем?

Мне требуется несколько секунд на то, чтобы вернуться к осознанию цели нашего визита в спальню отца. И наконец опомнившись, я обнаруживаю, что мыслей на этот счет у меня не больше, чем у Сони.

— Не знаю, — пожимаю плечами я. — С комода, наверное. И под матрасом.

Луиза делает шаг к кровати, опускается рядом с ней на колени и просовывает руку между двумя матрасами.

— Я начну здесь. Лия, почему бы тебе не взять на себя самые личные вещи твоего отца?

— А я пошарю за платяным шкафом, — предлагает Соня, направляясь к шкафу, что темнеет в углу.

Я еще несколько мгновений стою посреди комнаты, пытаясь справиться с чувством вины за то, что вторгаюсь в личное пространство отца, пусть даже и по столь важной причине. Наконец я напоминаю себе, что список сам собой на меня не выпрыгнет, и приступаю к работе.

Никогда еще мне не доводилось заглядывать в мужские комоды, так что я, право, даже и не знаю, чего я ждала, однако аккуратные ряды черных чулок и подтяжек становятся для меня разительным контрастом с шелковыми и атласными оборками маминых вещей. С каждым шагом, который приближает меня к пророчеству, я словно приподнимаю очередной покров с моих родителей — вижу в них тех мужчину и женщину, которыми они были, а не просто моих отца и мать. Странное, волнующее и трогательное путешествие — и, перекладывая с места на место папины вещи, я делаю это как можно почтительнее.

Это не отнимает у меня много времени. В комоде всего четыре ящичка, и быстро становится ясно: ни в одном из них ничего необычного нет. Я разворачиваюсь лицом к комнате, прислонившись спиной к комоду. Луиза сидит на кровати, а Соня стоит возле платяного шкафа, сложив руки на груди и задумчиво покусывая ноготь большого пальца. Они могут мне ничего и не говорить.

— Ничего? — все же спрашиваю я.

Соня качает головой.

— Я даже открыла шкаф и проверила рубашки и брюки. Там ничего.

Луиза вздыхает.

— А я поискала между матрасами, под кроватью и за изголовьем. Боюсь, нам и тут не повезло.