Шрифт:
Интервал:
Закладка:
А говорил я тебе, как недавно в лагере нарвался на одного бывшего альпиниста, тоже сутяжника и склочника, который с России 10 миллионов долларов получить пытается?.. Очень смешной случай, не поленюсь рассказать, если у тебя есть время мои глупости слушать.
В поездах теперь мало народу ездит – весна, очередные каникулы. Еду почти один, в окно смотрю – уже не темень, как зимой, а зелень и свет кругом. От вокзала перехожу окольными путями через стройку и дальше, мимо церкви. Лавки, будки, спящие дома. И вот уже лагерный ареал: с утра пораньше фигуры возле зданий слоняются, ковры из окон вывешены, дети на площадке темнеют, женщины из окон переговариваются. Немудрено – некоторые годами так по лагерям живут, пока их дела по судам и прокуратурам кочуют.
Бирбаух, переложив пивные бутылки из ящика под стол, доброжелательно приложил печать к обходному листу:
– Касса открылась. Теперь – не спешить. Вы сигарету курите – а денежки уже где-то в вашу сторону заворачивают. Они сами знают, кого любить. К одним ручейком текут, а к другим – реками и океанами.
– Да, у некоторых наводнение, а некоторые вообще без воды, засуха в пустыне, – поддержал я его.
– Вот именно, ничего не поделать! Это уж так. Если бы я в баронской семье родился, я бы тоже горя не знал… Прошу, ваш обходной!
В комнате переводчиков – коллеги-арабы. Но не успел я подсесть к ним и получить стаканчик зеленого чая из термоса, как появился Зигги и, передавая мне папку, сообщил:
– Там какой-то кинг-конг из России. Просмотрите дело. Ну и здоровяк! – а Рахим заметил, что все русские, кого он встречал, высоки, крепки и сильны и что, видимо, в России природа такая, здоровая и крепкая.
Я открыл папку. На фото: массивное лицо, голый череп, щеки в шрамах, перебитый нос. В общем, морда не только просит кирпича, но уже не раз его получала.
фамилия: Малой
имя: Иван
год рождения: 1959
место рождения: г. Барнаул, Россия
национальность: русский
язык/и: русский
вероисповедание: бывший член компартии
Решив, что это урка, я пошел за ним, но он уже сам пыхтел мне навстречу: здоровый буйвол, сильно хромает и громко сопит, в нелепом голубом галстуке на бычьей шее, с огромным красным пластиковым мешком в руке.
– Малой? Иван? – остановил я его.
– Так точно, – ковыльнув, застыл он. – А вы кто будете?.. Из российского консульства?..
– Нет, ваш переводчик.
– А, хорошо, а то я думал, что это уже за мной приехали…
– Есть основания бояться?
– Еще какие!.. Я в мировой суд жалобу подал, ущерб в 10 лимонов баксов оценил – еще бы не бояться! Прикончат как котенка.
– На кого подали жалобу?
– На Россию.
– Надеетесь получить с России 10 миллионов? – уточнил я.
– А как же! По одной простой причине – они мне полагаются!
Решив, что это не урка, а псих, я ласково указал ему на дверь музгостиной:
– Прошу!
– Понял.
Он благодарно пропыхтел мимо меня, сопя и свистя перебитым носом. От хромой ноги его во время ходьбы исходил деревянный стук. Озираясь, куда бы положить мешок – «Документы!» – он спросил меня, не снять ли галстук, все-таки не на свадьбу пришел, но я, с вожделением поглядывая на мешок («Может быть, работа появится, письменные переводы!») – пожал плечами:
– Вы в костюме, так что и галстук при деле.
– Да? – недоверчиво переспросил он, поколебался, но галстук с толстой шеи все-таки содрал и, не развязывая, кинул его в свой необъятный мешок. – Не нужен он мне. В Страсбурге одевал, а тут – не надо. Сниму лучше эту ебаторию, на глотку давит.
– Давно из Страсбурга?
– Пару недель назад там был. Оттуда в Голландию заехал, в Гаагский трибунал, оттуда – прямо в Дюссельдорф. А оттуда уже сюда прислали. Мне терять нечего. Мое дело правое. Но мое дело плохо. Вмандякался в дерьмо. Давай я тебе документы покажу!.. – И он споро полез в мешок, но я успел остановить его: позже, сейчас отпечатки и фото, документы – потом. – Понял. Как скажешь. Будем на «ты»?.. Что делать?.. Куда идти?..
Я указал на Зигги, стоявшего к нам спиной (он мазал чернила на станок):
– Сейчас он пальчики снимет!
– Чего это?.. Я не бандит. Я альпинист. И конезаводчик.
– Конезаводчик? – повторил я слово, рождавшее какие-то странные ассоциации с дореволюционным прошлым.
– Ну да, лошадей развожу. Ахалтекинцев. Слыхал?.. Вот. Кем только в жизни не был!.. И альпинистом, и циркачом, и подводником, и в кино снимался… Теперь вот пиздецом накрыт лежу, ничего нет, все отняли, бляди ебучие, сучьи вскормыши…
– Кто отнял?
– Понятно, кто – внучка президента, кто же еще?.. Чтоб ей пусто было, давалке!..
Он не успел досказать – Зигги взял его мощную руку и начал тыкать пальцами в чернила:
– Спортсмен?
– Я, я[41]! Спорт, гут спорт! – подтвердил Малой с гримасой улыбки на обезображенном лице (от перебитого носа и шрамов лицо съехало на сторону, перекосилось, как после пареза, – вид был диковат).
– Поставьте мешок, никто не украдет! – сказал Зигги.
– Понял. – И Малой кинул мешок на пол, однако недалеко от своих ног: видно, он крепко надеялся на эти бумаги. Свист из его носа был то громче, то глуше.
Зигги управился с отпечатками и усадил Малого к стене, начал настраивать поляроид.
– В кадр не вмещается, – пошутил он. – Все русские такие здоровяки?
– Все. Потому и войну выиграли, – завел я беспроигрышную шарманку.
– Ну да, Шталинград… Слышал от деда. Он там руку потерял.
– Хорошо, что не голову.
– Верно. Там большая мясорубка была. Без руки жил потом, ничего. Левая, к счастью.
– Могла быть и правая, – предположил я.
Малой тем временем заковылял к умывальнику – отмываться от чернил.
– Что это с ним? – кивнул Зигги на его хромую, вывернутую ногу.
– Все очень просто – с горы упал, – лаконично ответил Малой. – Хорошо еще, не убился, только одну кость сломал и сотрясение средней тяжести получил.
– Ногу сломать лучше, чем позвоночник, – заметил я.
– Позвоночник у меня тоже не в порядке – винтом рубануло, когда под водой был. И нос мучает – с трапеции в цирке сорвался. Теперь вот на роже вечный хмурняк… И сотрясений штук восемь, все и не упомню. Беда! – покачал Малой массивной бритой головой. – Я сам с Алтая, с детства по горам лазаю. Это потом в Москву поехал жить, будь она трижды проклята, а в детстве там жил, на воле.