себя сдержанно. Сюнкити хорошо понимал это настроение и, понюхав свои руки в бинтах, объявил:

— Мне, наверное, сегодня скажут, что бинты пропахли духами.

— Ах, тебя уже ранили! — громко сказала Кёко, впервые заметив его перевязанные руки. Все в зале рассмеялись.

Кёко не только внешне, но и эмоционально не отпугивали «не те места». В этой безликой, заполненной насмешками комнате она от души надышалась лирическим воздухом. Здесь витал мрачный предрассветный дух людей, которых неожиданно разбудили и куда-то отправляют. Поспешно надетые на голое тело костюмы. Человек, идущий на дело, как и человек, который отправляется в дальние края, должен обязательно попрощаться с теми, кто остаётся. Сюнкити вот-вот отправится в путешествие на ринг, под слепящий свет, чтобы его озарило солнце на экваторе, и тогда он покинет нашу страну.

Сэйитиро тихим голосом задал профессиональный вопрос:

— Сначала делаешь один-два шага, а потом рукой, которая позади, хук слева? Так?

Сюнкити беспечно улыбнулся.

Хироко и Тамико радостно приветствовали Сюнкити, Осаму и Нацуо постарались приободрить его. Когда эта шумная компания покинула зал, из весёлого там остался лишь свет голых, без абажуров, электрических лампочек.

— Да ты малый не промах, — пошутил председатель; он даже не потрудился сделать это изящно.

Мацуката предположил, что Кёко киноактриса или официантка, и не поверил, когда Сюнкити сообщил, что это солидная женщина.

— Брось свои шуточки. Я-то таких женщин повидал.

Угрюмым был лишь Ханаока. Ему казалось, что такие яркие, шумные гости предвещают дурное. Ему не приходило в голову, что его странное настроение — типичная ревность.

— Пятая встреча. Шесть раундов, — объявили через микрофон.

В это время Сюнкити в новом белом халате натирал бутсы канифолью, топчась в ящике под рингом. Ринг был на уровне глаз, квадратная площадка всплыла, окутанная ослепительным светом.

От порошка канифоли скрипели подошвы. Зрители заметно отличались от посетителей любительских матчей. Это была в полном смысле слова толпа, пришедшая сюда забыться. Толпа, жаждавшая трагедии. Однако Сюнкити не знал слова «трагедия»: ни когда наносил удар, ни когда его получал, ни когда у него текла кровь, ни когда он сам пускал кровь.

Наблюдая пожар, считать, что он сам пожар, хладнокровно рассчитанный пожар, — эта роль всегда опережала его собственное существование. Его бытие станет событием в тот момент, когда он вспыхнет пламенем. Этого момента и ждут зрители.

— В красном у-углу!.. — раздался голос ведущего, и Сюнкити, которого Мацуката постучал по плечу, вскочил на ринг. — Красный у-у-угол! Фукуи-и Сюнкити, боксёрский клуб «Хатидай», сто двадцать три с половиной фунта!

Сюнкити, как ему было сказано, вышел в центр ринга, поклонился на четыре стороны, но пока то, особое состояние перед боем не приходило. Раздались бурные аплодисменты и ободряющие выкрики. Вернувшись в свой угол, он почувствовал, как его тело обволакивает сияние света над рингом. Свет словно плавил тело.

Из темноты противоположного, синего угла на ринг вышел Минами Такэо в синем халате. В глубине его маленьких, будто ушитых, глазок сияло простодушие, но выровненные ударами лоб, щёки, нос и подбородок потеряли угловатость и создавали впечатление накопленной силы. Ещё Минами был волосат.

— Синий у-угол! Ми-инами Такэо-о, свободный боксёр, сто двадцать четыре фунта! Рефери Ямагути Дзюндзабуро!

Рефери в галстуке-бабочке вызвал противников. Те сняли халаты, явив зрителям переливчатый блеск вискозных трусов — красных у Сюнкити, чёрных у Минами.

«Когда ведущий только назвал имя Минами и тот кланялся, я видел лица зрителей. Я спокоен». Мелькнула и пропала у Сюнкити мысль, она походила на падающую звезду. Рефери развёл соперников. Прозвучал гонг. И мир, который до сих нор казался Сюнкити упорядоченным, вдруг разрушился, сделался ярко-красным.

Сюнкити попал в огромную глухую пустоту, оказался с ней один на один. Впрочем, соперника он видел. Почти одинакового с Сюнкити роста — его лицо было на уровне глаз. Однако противник был далеко: зови, зови, не ответит, только плоть и движущиеся кулаки, они ощущались совсем рядом. Он очень близко, вот показывает трепещущий между губами язык.

Противник нанёс лёгкий удар прямой левой, и Сюнкити нанёс лёгкий удар левой. «Он так делает, поэтому и я поступаю так же. Должно быть противодействие».

Ноги Сюнкити двигались плавно. За ногой, смещавшейся влево и влево, легко следовала правая нога.

Было до жути тихо; казалось, что всё так и закончится. Минами нанёс два удара. Его дыхание напоминало шелест шёлка.

Сюнкити собирался через тело близкого противника пробиться сквозь безграничное расстояние, отделившее его существование, в бесконечное звёздное далеко. Прямой левой он попал Минами в лоб над переносицей. Пока Сюнкити думал, что это было сильно, он получил удар справа в голову. Он сделал шаг влево. Машинально, наклонившись, применил оставленный про запас хук слева, который пришёлся противнику точно под ложечку. Минами хотел ответить таким же хуком, но неудачно. Тогда Сюнкити, словно открыв важную тайну, разглядел пошатывающегося Минами.

Противник казался наклеенной на картон неловкой бумажной куклой. Сила ушла в пустоту, руки и ноги мгновенно ослабли, как крылья подстреленной птицы, остались широко распахнутые наивные глаза и безучастное лицо.

Всё произошло мгновенно. Минами сразу изменил стойку, к Сюнкити, который отрешённо следил за событиями, вернулись зрение и слух. Разрушенный и мутный мир принял прежние очертания. Сюнкити впервые подумал, не находится ли он в безлюдье.

Ринг окружала огромная толпа зрителей из всех слоёв общества. До конца ночи, которая постепенно вступала в свои права, становилась всё красочней, здесь будет множество людей, а в центре — залитый светом Сюнкити. Тут средоточие всего. Это можно назвать источником силы и духа, витавшими здесь допоздна. Поэтому покрасневшая от ударов кожа и обильный пот на обнажённом теле были овеяны славой.

Толпа ревела:

— Минами, джеб! Джеб!

— Фукуи, сыпь ударами! Сыпь! Действуй легко, легко!

— Фукуи, сработало!

— Так! Так! Давай! О! Удар!

— Ну вот, вперёд!

— Не уклоняйся! Нужно вперёд, вперёд!

— Давай число! Число!

— Так, джеб, джеб!

Сюнкити, осознав своё положение, широко открыл глаза. Это был удивительно шумный, вопящий, тряский, но имевший простую структуру мир. Сюнкити наступал, отступал, наносил или получал удары. В момент обмена ударами прямой левой в лицо прозвучал гонг.

Три секунданта с маленьким стулом, ведром и пивными бутылками, наполненными водой для полоскания рта, вскочили на ринг к Сюнкити. Мацуката ослабил ему шнур на трусах, велел глубоко дышать и сказал на ухо:

— Действуй в том же духе. Удары по корпусу сработали. Приближайся, целься в корпус. И не вздумай открываться.

Советы придали Сюнкити мужества. Он взглянул на белый канат, ограничивающий тёмное пространство. После падения на канаты в первом раунде осталась припухлость, это портило настроение. Они казались белой государственной границей, которую