поколение постсоветских людей, выбравшее «Пепси» и устраивающее поминки по тамагочи, ни сном ни духом не ведает о всяких там Лелях, Купавах, Мизгирях и прочих берендеях. Вот если игру для «Денди» запрограммируют «по мотивам» Снегурочки, тогда другое дело. (Некто Римский-Корсаков, кстати, одноименную оперу сочинил.) Можно предположить, что в «Снегурочке-ниндзя» Мизгирь уйдет от Купавы в публичный дом, по пути прострелив из лазерного пистолета парочку марсианских звездолетов, на которых прилетали зеленоголовые, чтобы выкрасть семь алмазов из берендеевой короны. У Леля кончатся все жизни, и его сожрут страшные членистоногие пауки. А Снегурочка путем интриг совратит царя Берендея, и тот отдаст ей власть – «И будешь ты царицей мира!» – и со стыда уйдет в монастырь. Или эмигрирует.

Патриархально дремлет укутанное снегами Щелыково – однозначная родина Снегурочки. Стройные сосны и горделивые ели стоят в снежном убранстве не шелохнувшись. Лишь изредка черный ворон, верный дозорный царя Берендея, скользнет крылом по пушистым верхушкам. Здесь прожила яркую, как вспышка, 15-летнюю жизнь всеобщая любимица Снегурочка. Дочка Мороза и Весны, она хотела любить, вымолила у богов свое счастье, но свежий цветок в темном царстве людей мгновенно сгорел синим пламенем. А на том месте теперь родничок с прозрачно-голубой чистой водой, со дна которого бьет ключик – не растаявшее Снегурочкино сердце…

О времена, о нравы! Век назад боролись за право любить. Доборолись до порнухи на каждом углу. Штольц, уже ясно, никогда не будет счастлив в своей крутизне. Ильюшенька, однако, духовней, хоть и лежебока. Согласилась бы на такой шантаж Богов – на тебе любовь, но погибнешь, – современная Снегурочка? Страшен пожар любви, но кто прошел через это горнило, оглядываются назад с удивлением: надо же, какие мучения пришлось пережить, но это и было счастье. Плохо только, что не все выходят из пламени, боги постоянно собирают дань в виде пылающих человеческих душ.

Но хватит о пожарных страстях. До весны далеко, а Новый год на носу. А в это время Снегурочка дарит всем радость, счастье и веселье. И подарки, конечно. И светлые надежды! И веру, и любовь!

«Северная правда», 24 декабря 1998 г.

Жизнь без прикрас

В Москву! на заработки

Дорогая моя столица в представлении ошалевших от провинциальной нищеты костромичей – давно не доенная, отяжелевшая от молока корова, которую тронь за вымя – и молоко брызнет тугой струйкой. Откочегарив зиму (работа истопником), трое наших земляков – Иван (под 50), Петр (за 40) и Василий (40 лет), пытаясь компенсировать безработно-безденежное лето, отгудев майские праздники, ОТПРАВИЛИСЬ В МОСКВУ НА ЗАРАБОТКИ. Через два месяца они вернулись и поделились пережитым с корреспондентом «СП».

Москва шокировала неразлучную троицу ценами на пиво. Обидевшись, они пропьянствовали вечер у Ивановой московской родни. На следующее утро родственник на своей машине отвез работяг километров за сто по Ленинградскому шоссе, высадил в пределах дислоцированной здесь лесоторговой базы, облегченно вздохнул и уехал. Расквартировались на нарах в раскуроченном вагончике и продолжили пропивать «стольники», выданные женами «на дорогу».

К утру деньги кончились. Иван, как старшой и бывавший в этих местах, повел друзей к «знакомой женщине», которая оказалась местным «работником торговли», к костромичам отнеслась лояльно и заказала за 400 рублей сколотить в саду туалет в виде терема. Первый подряд делали дрожащими руками, но на совесть. Хозяйка осталась довольна.

Отгудев на радостях ночь и обнаружив поутру свою невостребованность прорабами лесоторговой базы, вновь направились проторенным путем. Лояльная дама на этот раз пожелала иметь крыльцо, озадачила мужиков словесным проектом и отбыла по делам. К вечеру крыльцо сколотили, но вернувшаяся не в духе дама исполнение непечатно раскритиковала, конструкцию приказала разобрать и денег не дала.

В этот вечер гудели с горя. Утро застало мужиков небритыми, опухшими, голодными и холодными. Но с его приходом в вагончике взошло еще одно солнце красное – заявился «царь и бог», прораб базы Миша. Привыкший к непотребности вагончиковых постояльцев, он не удивился их моральному облику и задал свойственный трезвенным людям конкретный вопрос: «Дом сможете поставить? А то у нас брянская бригада запила…» «Сможем!» – загоношились мужики, хотя домов раньше строить не приходилось.

Под белы руки их усадили в машину, снабдили инструментами, увезли за полсотни километров в закрытый, со шлагбаумом, дачный поселок и высадили на шести сотках, где уже стоял слепленный брянцами кривоватый фундамент. Разместились на нарах оставшегося после запойных брянцев вагончика, выровняли недоделки фундамента и начали на практике учиться строить дом, сколачивая брус гигантскими 250-миллиметровыми гвоздями.

Прораб Миша появлялся чуть ли не каждый день и подгонял строителей: быстрей, быстрей. Он скептически оглядывал растущий сруб, но от комментариев воздерживался, видимо, его устраивало даже такое качество. «Царь и бог», он в то же время был мальчиком на побегушках. Потребовалась пила – на следующий день везет, другие инструменты – пожалуйста, попросили картошки достать – мешок привез. На питание мужиков постоянно авансировал, и они жили на широкую ногу: покупали тушенку, пельмени и… водку, без которой не обходился ни один вечер.

Работу начинали с шести утра, по холодку. К 11 жара смаривала. Но чаще кончали по болезни. Иван и Петр оказались хрониками: первого мучила язва желудка, второго – поджелудочная, и он постоянно глотал фестал. Вторую смену начинали около пяти вечера и тюкали до темноты, ругаясь друг на друга, как сапожники, уча и советуя, как надо правильно строить. Расшатанная непрерывным запоем нервная система компенсировалась через ор и крик. Но доски все равно отрезались не по размеру, брус искривлялся, и стена, по словам Василия, становилась как пропеллер.

Хозяин шести соток наведывался часто. Он работал в автосервисе и оказался нормальным, покладистым мужиком без новорусского гонора и начальственных окриков. Иногда с ним приезжала жена, медик, отзывчивая женщина. Когда Василий опрокинул на себя электроплитку с кипящей похлебкой и нога от колена до щиколотки вздулась огромными волдырями (после чего болезненными инвалидами стали все трое), жена хозяина обработала раны, а на следующий день привезла уйму импортных дорогущих препаратов и лечила Василию ногу, делая перевязки.

Жили как в лесу: ни газет, ни радио, ни телевизора. Информационную оторванность ощущали остро, каждый день гадали: как-то там война в Югославии? Отсутствие газет приводило к сангигиенической проблеме.

Чудо, но в такую жару и при такой антисанитарии удалось обойтись без желудочных расстройств. Спасала, очевидно, артезианская вода и… водочная блокада кишечного тракта.

Окончание стройки – аврал. К назначенному часу приехал прораб, хозяин с расчетом, а они еще доделывали, доколачивали. Хозяин, как ни странно, остался доволен и с прорабом рассчитался сполна. Но Миша мужикам денег