Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Людмила Кошелева не вошла, а вбежала в свою уютную маленькую квартирку, захлопнула дверь и с усилием сдвинула тяжелый засов, который обычно никогда не запирала.
Ей было страшно. Людмила налила себе водки, опрокинула рюмку, перевела дыхание.
Человек с тонким художественным вкусом, оказавшись в ее квартире, мог почувствовать слабость и даже недомогание. Всем другим цветам Людмила предпочитала голубой и розовый – в тех сладких их оттенках, которые напоминают о пастиле или младенческих распашонках. Она с юности плела макраме, и стены были украшены горшочками в искусных кашпо, соседствуя с картинами на библейские сюжеты, написанными прохиндеями, не верящими ни в Библию, ни в искусство. Потолок был выкрашен голубой краской, карнизы позолочены, пышные шторы в цветочек перехвачены алыми лентами. Словом, эта квартира представляла собой образчик законченного китча.
Людмила обвела взглядом комнату в надежде, что страх понемногу отпустит ее. Злу не было места среди ромашек на обоях, плетеных горшочков и ковров, соперничающих яркостью со шторами.
Она взяла телефон – розовый, в сердечках – и набрала знакомый номер.
– Люда?
– Ко мне приходили! – выдохнула она. – Следователь! Расспрашивал про Изольду!
– Тихо-тихо-тихо! Подожди, о чем ты говоришь?
– Следователь! – повторила Людмила, чувствуя, что ее снова охватывает отчаяние. – Они опять… как это называется… возбудили дело, да? Возбудили!
– Люда, милая моя, это невозможно.
– Я видела его собственными глазами! – всхлипнула она. – Он допрашивал меня.
– Где?
– В парке! Мне было холодно и страшно, но он меня не отпускал. Ты не представляешь, какой это злобный и жестокий человек!
В трубке забормотали утешительную ласковую чепуху. Но Люда никак не могла успокоиться.
– А вдруг они снова придут?
– Ты не станешь с ними разговаривать.
– А вдруг они узнают?
В трубке замолчали.
– Он ведь не просто так ко мне явился, – горячо зашептала Люда. – Ему кто-то рассказал о нас с тобой. Ты представляешь, что будет, если все всплывет? Что будет с тобой? А со мной?!
Она тяжело дышала и едва не плакала.
– Ничего. Не. Всплывет. – Ее собеседник словно отвешивал на весах по одному слову, и каждое тянуло не меньше чем на килограмм. – Я обо всем позабочусь. Никому больше ни о чем не говори, хорошо?
Людмила всхлипнула.
– Никому! – настойчиво повторили в трубке. – Ты обещаешь мне?
– Обещаю.
– Я приеду к тебе сегодня, – после паузы сказал ее собеседник. – Из квартиры не уходи. И больше не говори со мной об этом по телефону.
– Почему? – изумленно спросила Люда, но в трубке уже раздавались короткие гудки.
Человек, которому она жаловалась на Илюшина, бросил телефон на стол и потер лоб. Разговоры могли прослушивать. Если у нее был следователь, почти наверняка прослушивают! А они наговорили… Стоп, что именно они наговорили?
Он стал вспоминать только что состоявшийся диалог и убедился, что при желании сможет от всего отказаться. Вот Люда… Да, с Людой сложнее.
Придется что-то делать.
Первый визит к издателю закончился ничем. Бабкин проделал двести километров, чтобы выяснить, что Виктор Иванович Квадрин, глава издательства «Цикада», уехал по срочно возникшим делам.
– Мы с ним на пять часов договаривались, – мрачно сказал Бабкин секретарше.
– Вы автор? – безразлично спросила хорошенькая секретарша.
– Нет. А был бы автором, Квадрин вернулся бы? Тогда я могу быстренько что-нибудь написать.
Секретарша бросила на Бабкина осуждающий взгляд и подсунула журнал.
– Вы сначала фамилию свою разборчиво напишите.
– Зачем?
– Чтобы Виктор Иванович вам перезвонил. В самом скором времени!
– Когда?
– Через десять минут, – ответственно заявила секретарша.
Виктор Иванович не перезвонил ни через десять минут, ни через час. Плюнув на необязательного издателя, Бабкин решил пока заняться исчезнувшими драгоценностями.
– Ювелир, ювелир, – бормотал он, сидя в машине и листая материалы дела. – Где ты, голубчик?
Наконец он наткнулся на нужную фамилию.
Бабкин позвонил своему бывшему коллеге и попросил выяснить судьбу человека, который делал украшения для Изольды Дарницкой. В отличие от издателя, коллега был человеком обязательным и расторопным. Уже двадцать минут спустя Сергей вносил в дело новые сведения.
Ювелира звали Ефим Плучник, и он был два года как мертв. Обстоятельства смерти не были криминальными: Плучник тихо скончался от старости.
Сергей отыскал его сына. Бородатый, похожий на гнома немолодой мужчина в ответ на расспросы грустно покачал головой:
– У отца остались фотографии его работ, но определить, какие из них принадлежали Дарницкой, невозможно. Честно говоря, в архиве у него полный бардак.
– Ясно, – кивнул Сергей. – Извините. Спасибо за помощь.
– Да не за что…
Сергей спускался по лестнице, раздумывая, что же теперь делать, когда сверху его окликнули. Плучник-младший, перевесившись через перила, смотрел на него.
– Я тут подумал… Фотографии, которые вы ищете, могут быть у наследников. Когда Дарницкую убили, отец передавал им снимки. Или не им, или следователю… Вот не помню. Но вы попробуйте!
– Попробую, – пообещал Сергей. – Спасибо!
В материалах дела фотографий не было. Он выяснил, где живет Давид, и наугад позвонил по указанному в сетевой базе домашнему номеру.
Ответил ему басовитый женский голос. «Я Софья Аркадьевна, – твердо сказала женщина, хотя он не спрашивал, кто она, а лишь пытался узнать, можно ли поговорить с Давидом Дарницким. – А вы кто такой?»
«А я Сергей, – ответил Бабкин. – Занимаюсь расследованием смерти его матери».
«Наконец-то! Приезжайте немедленно, мы давно вас ждем!»
И Бабкин, несколько удивленный, отправился к Давиду и его жене.
Едва ему открыли дверь, стало ясно, что он заблуждается насчет Давида и его жены. Толстая усатая женщина с выпирающим животом стояла впереди, а из-за ее плеча робко выглядывал худощавый мужчина. Определенно, эту пару следовало называть «Соня и ее муж Давид».
– Вы должны были сразу прийти к нам! – безапелляционно заявила Соня. – Я знаю все! Не тратьте время на Плучника. Старый дурак вам ничего не расскажет.
– Да, вряд ли, – согласился Бабкин. – Он два года назад умер.