Говорят, что тех, кто у нечистого заступничества просит, рано или поздно, сама нечистая сила и сгубит. Я так рассуждаю: ежели одни чудища за бесенка горой, а другие всячески пытаются Бесенка сожрать, значит по уши влез наш пострел в какие-то темные дела. С Бесенка станется, он был парнем тронутым, помимо всего прочего, а то что он колдовать выдумал с горюшки — ничего удивительного. В ведьмаки, гутарят, всегда уходят самые убогие и зачуханные.

— Не от хорошей жизни, это ты прав, — кивнул Каурай. — Потому и растет их число, как на дрожжах… Но все же, есть идеи, куда еще могла податься Красотка?

— Окромя лугов да речушек? Знамо куда — жеребца себе искать! Чтоб отодрал он ее маленько, пока мы тут с тобой кумекаем, в какую сторонку нам податься. Это она у тебя почему вечно сердитая такая? А потому, пан одноглазый, почему и любая кобыла — отодрать ее надо, чтоб слюни из глаз полезли, тогда она глядишь и подобреет. Вот ты свою подругу постоянно на привязи держишь, воли ей не даешь. А то драли бы ее по одному жеребцу каждый божий день, она, глядишь, и не убегла бы. А так — гляди, ищи ветра в поле, а кобылу на х…ю! Это первое дело для любой холеной кобылы — жеребца себе найти, помяни мое слово, одноглазый.

— А ты, я гляжу, специалист?

— Кто? Спей…

— Знаток в общем?

— А кто их, проклятых не знает! — сгоряча ударил Ранко плеткой себе по сапогу. — Шоб их удержать, крепкая рука нужна, чтобы осаживала, когда суть бабья верх возьмет. Да подарочки еще, удовольствия всякие, чтоб опять же одного тебя она любила. А какое тут может быть удовольствие, раз ты ее постоянно по собственным нуждам таскаешь. Эх, брат!

— Я что-то потерял мысль. Мы про кого, про лошадей или про женщин?

— Про лошадей. А ты думал?

Каурай откинулся в седле и от души рассмеялся словам свирепого молодого казака, который важно тараторил, рассевшись в седле, и знай подстегивал свою лошаденку на каждое острое словцо.

— Так мы ее до старости искать будем, милый Ранко, — вытер слезы одноглазый. — А так, глядишь, и махнем рукой и поедем искать себе новых лошадей.

— А эти чем тебя не устраивают? Я-то свою кобылку тоже потерял, вот и не знаю даже, в пожаре та погибла или сбежала куда, иль может ее увели у меня, пока мы там в дыму ползали, усы кусая да локти. Я еще пытался свою в конюшне отыскать — побродил, побродил да бросил. Они там все в одну кучу слиплись — потоптанные да обугленные, не узнать. Может и твоя там полегла?

— Нет, видел я ее, когда лошади из конюшни выбегали, но в суматохе поймать не смог. Здесь она где-то бегает, стерва. И Гриш…

— Не найти нам, ни кобылы твоей, ни пацаненка твоего, — вздохнул Ранко. — Хотя постой… Знаю я одно местечко, где верно можно отыскать твою лошадь да и мальчонку заодно! Или, по крайней мере, точно удостовериться, что их там точно нету.

— Что за местечко? Выкладывай.

— Всему свое время, — загадочно скосил глаза молодой казак. — Сначала мы с тобой, одноглазый, уладим одно дельце.

— Дельце? Я заинтригован, Ранко. Какие у нас меж тобою могут быть дела?

— А так… Не догадываешься?

— Нет, ни одной догадки.

— Что ж, тогда не отставай!

И с этими словами Ранко хлестнул лошадь нагайкой и отправил в галоп. Каурай выругался, но тоже подстегнул свою кобылу. И чего вдруг взбрело в голову этому неугомонному юноше?

Они проехали по дороге еще немного, пока Ранко не повернул коня в густой лес и не утонул в нем с головой. Каурай юркнул следом, страстно возжелав схватить спутника за шкирку и вправить тому мозги. Молодой казак словно с цепи сорвался.

Но не успел он додумать эту мысль, как услыхал шум воды, и перед ним открылась укромная полянка, окруженная со всех сторон густой растительностью. Ранко стоял на своих двоих и привязывал лошадь к дереву.

С подозрением оглядываясь по сторонам, Каурай натянул поводья:

— Что ты задумал?

— Ничего особенного, — пожал плечами Ранко, хитро сощурив на него правый глаз. — Просто искал хорошее местечко, где нам никто не помешает. Это подойдет. Эх, сколько я сюда девок переводил…

— Сомневаюсь, что я тебе понравлюсь… — покачал головой одноглазый.

— Ничего мы найдем, чем заняться. Спешивайся, пан Каурай! Лошадь тебе не нужна.

Каурай поднял бровь и тут же понимающе ухмыльнулся. Ранко заулыбался ему в ответ, радуясь, что тот все понял без слов. Да, у них было одно дельце.

Одноглазый привязал лошадь рядом со скакуном Ранко, спустил ножны и прислонил Куроук к дереву.

— Э, нет, пан одноглазый! — возразил Ранко, когда Каурай обнажил саблю. — Ты эту игрушку оставь. Вон тот монстр тогда был в твоей руке. Обнажи его, мил будь, и потанцуем.

— Шансы должны быть равны, юный Ранко, — покачал головой Каурай и показательно рассек взвизгнувший воздух клинком. — Сабля против сабли.

— Что думаешь, я не сдюжу против эдакой оглобли? — обиделся молодой казак. — Я тебе не фехтовальщик какой-нибудь, который только шпагой махать и научен. Я казак, одноглазый, а казаку по службе своей положено и против сабли, и против копья, и вот этой чуды-юды драться.

— Это Куроук, — кивнул Каурай в сторону своего огромного меча. — И он нас не уравняет.

— Ха, так ты своей оглобле и имя дал, не постеснялся? — ухмыльнулся Ранко. — Ну, а моя сабелька из простых, безымянная, но будь уверен — орудую я ей не хуже.

— Нет, ты не понял, — покачал головой одноглазый. — Ты же хочешь честного поединка? Хочешь проверить, кто из нас наиболее искусен? Вот. Значит, будем сражаться на саблях. Обнажать Куроук, чтобы просто надрать тебе задницу, это как говорит твой дядька Кречет, — не можно. Нелегкое это дело, опасное орудовать им. Да и не требует он ни доли фехтовального умения.

— А что же требуется, чтобы владеть им?

— Воля. И чистый разум.

— Загадочные слова говоришь, одноглазый.

— Вот и не напрягай голову, и не мели языком, а лучше поскорей обнажай саблю. Я уже устал ждать.

Ранко с удовольствием выхватил клинок и взмахнул им перед собой. Воздух задрожал от напряжения, когда оба воителя застыли, подняв сабли — один против другого.

— Спасибо, что не предложил нам драться на палках, — проговорил Ранко, облизнув губы.

— Нет, такого счастья я тебе не доставлю, паршивец, — ухмыльнулся Каурай и замахнулся саблей.

Ранко этого и ждал — с радостным свистом его сталь столкнулась со сталью одноглазого, заливисто прозвенев на