— Наоборот.

Меня всегда интересовали такие женщины, как она, — из тех, чье изображение встретишь на видеокассетах с фильмами для взрослых или пачках презервативов. В моей жизни, помимо Джейн, было еще несколько женщин: две до и одна во время брака — короткий роман с женщиной-водолазом в одной из моих морских экспедиций. Однако ни одна из них не выглядела и не вела себя так, как эта. Эта официантка больше чем женщина, она — особый вид.

— Ты давно здесь работаешь? — решаю и я отбросить формальности. Ее ответ меня ничуть не интересует. Просто хочется посмотреть, как двигаются ее губы — плавно, как сворачивающаяся резина.

— Два года, — отвечает она. — Только в дневную смену. По ночам я работаю в круглосуточном мини-маркете. Коплю деньги, чтобы поехать в Нью-Йорк.

— Я бывал в Нью-Йорке. Тебе там понравится.

Официантка искоса смотрит на меня.

— Считаешь, что я деревенщина из Небраски? Я родилась в Нью-Йорке. Именно поэтому и хочу туда вернуться.

— Понятно.

Я беру стакан и верчу его. Потом окунаю палец в виски и легонько провожу им по краю стакана. Когда палец достигает определенной степени высыхания, трение вызывает звук, похожий на стон. Звук, который, если честно, напоминает мне песни китов.

— Круто! — восхищается девушка. — Научи.

Я показываю ей, это несложно. Когда она улавливает суть, лицо ее сияет. Она приносит еще три или четыре стакана и наполняет их разным количеством виски. (Зачем говорить ей, что это работает и с водой, если можно выпить на халяву?) Вместе мы создаем меланхоличную скрипучую симфонию.

Официантка смеется и хватает меня за руку.

— Хватит! Хватит! Я больше не могу. У меня уши болят. — Она на секунду задерживает мою руку в своих руках. — Ты женат. — Это констатация факта, а не обвинение.

— Да, — отвечаю я, — хотя здесь я один.

Я ничего не хочу этим сказать, просто констатирую факт. Но эта девушка (которая, как я понимаю, скорее ровесница Ребекки, чем моя) наклоняется ближе и говорит:

— Правда?

Она так близко, что я чувствую ее сладкое, как мятные конфеты, дыхание. Она встает со стула, наваливается на стол — это уже выходит за все рамки приличия — и хватает меня за воротник рубашки.

— Чему еще ты можешь меня научить?

Должен признаться, перед моим мысленным взором пронеслась картинка: обнаженная официантка с татуировкой в самом неслыханном месте велит мне хриплым, грубым голосом, чтобы я сделал с ней это еще раз и еще. Я вижу ее в своем номере цвета морской волны в этой «Холидей-инн», как она лежит, развалившись, в своем кожаном бюстгальтере и чулках в горошек — как в дешевом кино. Это было бы слишком просто. Я не назвал ни своего имени, ни места работы: великолепная возможность хотя бы на короткое время стать другим человеком.

— Ты же не можешь уйти, — говорю я. — Ты одна на смене.

Официантка обхватывает меня за шею. От нее пахнет мускусом и пóтом.

— Ну смотри…

Мне дали два ключа от номера. Один я достаю из кармана вместе с пятидолларовой бумажкой за выпивку. Она заслуживает чертовски хороших чаевых. Ключ ударяется о край стакана и звенит. Я встаю, как, думаю, делают обходительные мужчины из Голливуда, и, не оборачиваясь, не говоря ни слова, иду в холл к лифтам.

Когда я вхожу в лифт и двери за мной закрываются, я прислоняюсь к стене и начинаю учащенно дышать. Что я делаю? Что я делаю? Интересно, это считается изменой, если ты выдаешь себя за другого человека?

Я вхожу в гостиничный номер и с облегчением вздыхаю оттого, насколько он мне знаком. Слева кровать, за дверью ванная комната, возле туалета бумажное полотенце, которое каждое утро оставляет горничная. Складная полка для багажа, меню для обслуживания в номерах и занавески с волнистым рисунком, сделанные из какого-то легковоспламеняющегося материала. Все так, как я и оставлял, — это утешает.

Я лежу на кровати, вытянув руки вдоль тела, полностью обнаженный. Гудящий кондиционер — гостиничные кондиционеры всегда и везде издают этот гул — шевелит волосы у меня на груди. Я представляю лицо этой официантки, ее губы, которые, словно вода, перетекают вдоль моего тела.

Несмотря на то что мы встречались, у нас с Джейн не было близости целых четыре с половиной года. У меня были две женщины на стороне, женщины, которые для меня совершенно ничего не значили. Знаете, как говорят: с одними спят, а на других женятся. Абсолютно очевидно, в какую категорию попадает Джейн. Джейн, от которой пахнет лимонным мылом. Джейн, которая носит на голове ободки в тон сумочкам. Я уже учился в океанографическом институте Вудс-Хоул, когда Джейн перешла в старший класс Уэллсли. И закрутилось. Мы виделись каждые выходные (слишком изматывающими были бы более частые поездки туда и обратно) и ходили куда-нибудь. Я щупал ее грудь и отводил назад в общежитие.

Однако в тот, последний год что-то случилось. Джейн перестала отталкивать мои руки, которые в темноте щупали ее под ворохом одежды. Она сама стала их направлять, чтобы они касались определенных мест и двигались в определенном ритме. Я делал все, чтобы остановить ее. Я думал, что знаю о последствиях больше, чем она.

Впервые мы занялись сексом на балконе старого кинотеатра. Она еще внизу, в окружении посторонних людей, начала провоцировать меня, доводя до безумия. Я потащил ее на балкон, который в тот момент был закрыт на реставрацию. Когда я снял с нее одежду и она стояла передо мной, окруженная нимбом света от прожектора, я понял, что не в силах больше сопротивляться. Она стала тереться об меня — я был уверен, что взорвусь. Сжал ее бедра и вошел в нее. Я начал терять над собой контроль, но вдруг осознал, что Джейн почти перестала дышать. Она впервые была близка с мужчиной.

Сейчас я понимаю, что, наверное, напугал ее до смерти, но тогда я не мог мыслить здраво. Однажды вкусив мед, я не собирался возвращаться на хлеб и воду. Я стал звонить Джейн ежедневно и ездить из Кейпа два, а то и три раза в неделю. Тогда я работал с водоемами, затопляемыми во время прилива, и целые дни проводил, наблюдая за ними, за беспозвоночными: крабами и моллюсками, за ламинариями — целыми сообществами, которые разрушались от беспощадного прилива волны. Я переворачивал мечехвостов и без всякого интереса распутывал щупальца морских звезд. Ничего не записывал. А когда мой руководитель из Вудс-Хоула заинтересовался моим отношением к учебе, я сделал единственно возможную вещь — перестал встречаться с Джейн.

Я ничего не добьюсь, если целыми днями буду думать только о том, как предаться страсти. Я много чего наговорил Джейн: что заболел гриппом, что меня подключили к изучению медуз и нужно провести предварительные исследования. Я больше времени стал уделять работе, а Джейн звонил время от времени — на расстоянии безопаснее.

Примерно в это же время я стал свидетелем чуда: у черного дельфина в неволе родился детеныш. Мы следили, как протекает беременность у матери, и так вышло, что я был в здании, когда начались роды. Мы поместили ее в огромный подводный резервуар, чтобы было лучше видно, и, естественно, когда случается подобное чудо, все бросают свои дела и бегут посмотреть. Детеныш выскользнул в потоке кишок и крови. Мать плавала кругами, пока он не научился ориентироваться в воде, а потом подплыла снизу, чтобы поднять его на поверхность глотнуть воздуха.