А обнаружив пропажу драгоценностей, она приходит в ярость и думает теперь, что Безногий проводил с нею ночи для того только, чтобы потом обокрасть. Она унижена, ее жажда любви осквернена. Ей плюнули в лицо и сказали: «Так тебе и надо, уродина!» Она плачет и стонет, но теперь уже не от наслаждения. Попадись ей сейчас Безногий, она задушила бы его собственными руками: он надсмеялся над ее любовью, он осквернил ее любовь. И несчастье ее особенно велико потому, что всю эту неделю она была совершенно счастлива. В истерике она чуть не катается по полу.

А в пакгаузе Безногий со смехом пересказывал свое приключение. Но в глубине души он чувствовал, что старая дева сделала его еще хуже, чем он был, что ее порочность усилила дремавшую в нем ненависть. Неутоленное желание мучает его по ночам. Неутоленное желание лишает его сна, приводит в бешенство.

Из Баии, из Аракажу, из Ресифе, даже из самого Рио-де-Жанейро прибывают в Ильеус суда с женщинами. Толстые полковники стоят на пирсе, выбирают себе по вкусу брюнеток, блондинок, мулаток. Какаовый бум охватил всю страну: в сравнительно небольшом городке Ильеусе открылись четыре кабаре сразу, полковники проводят ночи за картами и шампанским, прикуривая от пятисотенных бумажек, а по утрам вываливаются на улицы и устраивают шествия. Эти известия облетели кварталы красных фонарей в Баии, вездесущие коммивояжеры без устали рассказывали о том, что все женщины из кабаре Брамы в Аракажу перебрались в Ильеус, в кабаре «Эльдорадо», что все веселые девицы Ресифе погрузились на корабли компании «Бразильский Ллойд», что в Пернамбуко не осталось ни единой жрицы любви — все обосновались теперь в кабаре «Батаклан», которое студенты прозвали «Школой». Даже из Рио прибыли проститутки: они захватили «Трианон» — самое роскошное ночное заведение столицы какао, раньше носившее имя «Везувий». Даже Рита-Муравьиха, славившаяся размерами и упругостью зада, покинула тихую заводь в Эстансии, где она правила самовластно и безраздельно, даря свою благосклонность каждому, кто пожелает, и переехала в Ильеус, на улицу Сапо, в кабаре «Дальний Запад», — там звуки поцелуев и хлопанье откупориваемого шампанского перемежались револьверной пальбой, ором и криком. «Дальний Запад» стал излюбленным заведением десятников, управляющих, мелких помещиков, ставших вдруг богачами.

Обезлюдел квартал гулящих девиц в Бани, опустели их дома. Подруги Далвы ринулись в Ильеус — в «Батаклан», в «Эльдорадо», в «Дальний Запад». Иным удалось попасть даже в «Трианон», где они танцевали с полковниками. В кабаре «Батаклан» женщины из Пернамбуко и Сержипе зарабатывали столько, что могли поделиться барышами со студентами, вознаграждая их любовный пыл. «Эльдорадо» ломился от посетителей, даже в «Дальнем Западе» проститутки за свой труд получали бриллианты. Случалось, правда, что и пулю; на груди, точно диковинная брошь, появлялось кровавое пятно. Рита-Муравьиха отплясывала на столе чарльстон, — пенилось откупориваемое шампанское, гремели выстрелы. Все это было много лет тому назад, когда какаовая лихорадка была в разгаре.

Когда же Далва узнала, что ее подруга Изабел добыла себе пару колье и бриллиантовый перстень — и притом даже не в «Трианоне», а всего лишь в «Батаклане», — сердце ее дрогнуло. Она стала собирать чемоданы. Она поняла, что путь ей, красивейшей из проституток Баии, лежит в кабаре «Трианон». Коту был сшит элегантнейший кашемировый костюм, и, надев его, он преобразился: был мальчик, а стал самый настоящий хлыщ, хлыщ, только очень молоденький.

Вечером во всем своем великолепии — новый костюм, черные лакированные башмаки, галстук бабочкой, шляпа из рисовой соломки — он появился в пакгаузе, и Большой Жоан только ахнул, увидев его:

— Ты ли это, Кот?

А Коту не было еще и восемнадцати лет, и уже четыре года путался он с Далвой.

— Вот теперь заживем!.. — воскликнул он.

Открыл дорогой портсигар, предложил приятелям закурить, пригладил модно подстриженные волосы, хлопнул по плечу Педро:

— Уезжаю в Ильеус, не поминайте лихом! С моей бабой не пропадешь. Заработаю кучу денег, стану фазендейро, выпишу вас к себе — вот тогда повеселимся на славу!

Педро улыбнулся в ответ. Вот и этот уходит… Мальчишки вырастают, они рвутся из пакгауза… Он знал, что все они и раньше были не очень-то похожи на детей своего возраста: ежедневный риск, жизнь на улице рано сделали их взрослыми. Они ничем не отличались от настоящих мужчин — разве что ростом. А так разницы никакой: «капитаны» с малолетства подстерегали на пляже неосторожных негритянских девчонок, воровали и грабили, добывая себе на пропитание. И в полиции их лупили, не делая скидки на юные годы. Случалось им устраивать и вооруженные нападения, оружием они владели не хуже самых отпетых баиянских бандитов. И разговоры у них были не детские, и жизнь они воспринимали совсем по-другому. Дети их возраста играли и учились читать по складам, а они решали такие проблемы, которые под силу только взрослому, опытному человеку. Нищая и бурная жизнь не давала им оставаться детьми. У ребенка есть дом, ребенка окружают родные любящие люди — отец и мать, ребенок ни за что не отвечает. А у «капитанов» никогда не было родителей, и жили они на улице, и должны были заботиться о себе сами, и сами за себя отвечали. Они всегда были взрослыми. И вот теперь пришло время самым старшим, тем, кто верховодил в шайке, выбирать себе судьбу, идти своим путем. Ушел Профессор — теперь он пишет картины в Рио-де-Жанейро. Все реже показывается в «норке» Долдон: он играет на гитаре на праздниках и пирушках, ходит на кандомбле, устраивает потасовки на ярмарках, он примкнул к многочисленному племени веселых баиянских прощелыг. Имя его уже замелькало на страницах газет. Полиция зорко присматривается к этим бродягам. Леденчик — послушник в монастыре, к нему воззвал Божий глас, и вряд ли теперь пересечется его дорога с дорогой «капитанов». Уходит Кот: он будет облапошивать полковников Ильеуса. Богумил сказал как-то раз, что Кот когда-нибудь разбогатеет. Беспризорная жизнь научила его и нечистой игре в карты, и ловкому мошенничеству, и искусству Жиголо. Скоро, скоро разбредутся кто куда и остальные… И только он, их вожак и атаман Педро Пуля, не знает, что ему делать. Он уже взрослый, надо подыскивать себе преемника. Что ждет его? Он не наделен талантом, как Профессор, который появился на свет, только чтобы рисовать и писать. Он не рожден перекати-полем, как Долдон, который и знать не хочет ежедневной борьбы людей за кусок хлеба, ему бы только бродить по улицам Баии, точить лясы, бренчать на гитаре, пить и есть на даровщину… Педро мало этого: жажду свободы, живущую в его душе, не утолить этой вольной волей. И Господь не воззвал к нему, как к Леденчику: для него все проповеди падре Жозе Педро — звук пустой, хотя он любит священника за доброту и честность. И только слова старого грузчика Жоана де Адана находят путь к его сердцу. Но и он знает так мало… Что у него есть? Могучие ручищи да зычный голос, который, если надо устроить очередную забастовку, может звучать ласково и дружелюбно… Ясно одно: с Котом ему не по дороге, он не поедет в Ильеус, чтобы облапошивать полковников. Он сам еще не знает, чего хочет, и только это не дает ему покинуть старый пакгауз.