– Ну-ка дай самострел! – потребовал Ратибор у пожилого ратника.

Заступил левой ногой в железное стремя на носу и упёр его ложе себе в тело. Затем нагнулся и правой рукой захватил за взводной рычаг типа «козьей ножки» да с натугой потянул его к себе. Заскрипели дуги с тетивой, и щёлкнул взведённый рычаг мощного оружия. Болт лёг в направляющее на ложе, и старый ратник прицелился в фигуру далёкого Литвинского военачальника, который с важным видом впереди всей своей свиты осматривал как горели русские ладейные мастерские.

Вдох, выдох, вдох, выдох. Вдох ии…на паузе плавно пальцем выбираем крючок спуска тетивы.

Ложе своей отдачей больно ударила в плечо, а важный литвин, такой уверенный в себе, вдруг покачнулся в седле и медленно сполз на землю. Возле лежащего навзничь подстреленного началась суета, подскочила вся свита и попыталась его поднять, всё озираясь да ища то место, откуда могла прилететь смерть. Никто не мог поверить, что из такой далёкой отсюда крепости может исходить та опасность. А Ратибор, перезарядив своё дальнобойное оружие, уже накладывал на направляющее новый болт.

Вот опять взят новый прицел, и раздался ещё один щелчок самострела. И ещё одно тело свалилось возле прежнего, только тут литвины поняли, что огонь ведётся из крепости.

Нужно отдать им должное. Они не разбежались, бросив на месте своих погибших командиров, а вынесли их на плащах, даже потеряв при этом одного убитого и раненого ратника. Но и окрестности крепости, до этого многолюдные, тут же, сразу опустели. Никому не хотелось получать издалека русскую смерть.

– Спасибо тебе, Андрей Иванович, угодил, – гладил арбалет, подаренный ему Обережной сотней, седой ветеран.

– Держи, Наум, видишь, какое оружие хорошее, теперь сто раз подумают эти, прежде чем тут под стенами у нас шляться.

И Ратибор передал оружие тому старому ратнику, который более других внушал ему доверие, как своему старому сослуживцу.

– Смажь гусиным жиром, и тетиву навощить не забудь! Не дай Бог, ещё дождём намочит. Как зеницу ока такое оружие беречь нужно!

С двадцатого сентября зарядили обложные дожди в Торопецкой и окружающих её землях. Разом промокла вся осадная рать, как не пыталась хорониться в шалашах да под навесами из разобранных русских изб и строений.

В единственном походном шатре осадного войска собрался совет двух князей со свитой, чтобы решить, что же им делать дальше.

Торопец сдаваться не собирался, и два последующих штурма были отбиты обороняющимися гораздо легче первого. И это было понятно, такого задора и уверенности у штурмующих-то уже не было, да и недостаток припасов и фуража на них уже начал сказываться.

Стрелки литвинов давно уже перестали засыпать стрелами любое движение на стенах–приходилось беречь стрелы. В котлах копья (десятка) варилась только конина, да и то уже дающая какой-то мутный и вонючий вар с пеной. В пищу шла давнишняя убоина с тухлецой, и лишь по паре горстей пшеницы выдавали к ужину.

– Не задался поход! – ворчала шляхта, – Отвернулась удача от наших князей!

– Скорее бы в дома, к горячему очагу, – шептали стрельцы вспомогательной конницы и те немногочисленные драбы, на чьи плечи в основном-то и легли главные труды по ведению осады.

– Нельзя нам сейчас войско уводить! – горячился молодой и горячий Гедемин, – Как перед остальными князьями покажемся? Да нас Казимир от Жемайтов и Зигмас от Селов, что остались сейчас стеречь север да запад от крестоносцев, засмеют. А если Игнац с Новгородчины припасов да полон богатый наберёт, так и вообще все пальцами на нас будут показывать да говорить, что мы неудачники. Нам нужен ещё один последний, самый решительный штурм всеми силами, и тогда точно к ногам падёт Торопец. Вот и будем мы тогда все «на коне»!

– Как штурмовать-то будем, Гедемин!? – увещевал его более опытный и поживший своё Тадэуш, – Осадный припас весь утрачен, провианта и фуража уже нет. У нас вон кони от бескормицы падают! И людей за эти две недели, сколько мы потеряли!? Почти две сотни дружины и четыре из людин уже под уже стенами за последние штурмы осталось. Не просто будет теперь этих мокрых и голодных из-под навесов на смерть выгнать.

– И что ты предлагаешь, до зимы вот так тут сидеть? – вскинулся Гедемин.

– Нет, – покачал головой Тадэуш, – Пока ещё есть дороги, нам нужно уходить, потом всё размесим под ливнем и точно тут в грязи утонем, а до холодов с твёрдой землёй мы тут точно не досидим. Да и от этих русских дозоров всё труднее становится отмахиваться. У них и кони, и люди сытые, каждую ночь стан беспокоят, стрелы кидают да уходят от нашей погони. А теперь и с крепости уже начали вылазки делать, видать, поняли, что мы слабы.

– Да, эти русские дозоры как кость в горле! Если бы мы их уничтожили в свой первый наскок, то и своих обозов бы не лишились, а с осадным припасом бы давно крепость взяли.

– Мишко! Неужели так сложно выследить этих неуловимых русских? –обратился князь к своему лучшему сотнику.

Уставший и не выспавшийся, с впалым и серым лицом шляхтич вытянулся перед Гедемином и, хлопая глазами, ответил:

– Великий князь, мы уже два раза за их хвост цеплялись, но каждый раз они от нас уходили легко. У них рать «о дву конь» и все они на сытых лошадях. Мои же шляхтичи на своей одной, да ещё и отощавшей к тому же, просто не в состоянии на равных бороться. И так уже более двух десятков бойцов потеряли от их степняков. Думаю, если бы они с нами ратиться захотели, так давно бы уже в рубке сошлись. Но, похоже, им то этого не надо, вот и покусывают как слепни издалека. Наскочат, засыпят стрелами и уходят от погони.

– И это говорит мой лучший сотник! – в сердцах воскликнул князь, – А где вы были, когда мне докладывали, что нет русской рати в Торопецких лесах, и вся она тут в крепости закрылась? Конечно, сейчас-то легко всё на бескормицу спихнуть! – и, выругавшись, махнул рукой.

В итоге совет после бурных споров решил, сделать последний отчаянный ночной штурм, выведя на приступ все имеющиеся силы, и уже, если не получится с тем приступом, то после этого отходить к Полоцкой земле.

Назначили его через три дня, а за это время следовало наготовить побольше лестниц и укрытий на колёсах, чтобы приблизиться всей силой, и попробовать перемахнуть разом через все четыре стены, растянув защитников крепости по всем участкам. Основной же удар следовало нанести с восточной стороны.

Именно эти сведенья сейчас и получил командир дозорного взвода Будай от только недавно захваченного шляхтича из фуражной заготовительной команды, что обшаривала давно покинутый жителями Казарин. Ничего стоящего, кроме своей смерти, не нашло там два десятка литвинов, приняв её от выследивших их русских дозорных. И вот сейчас около остывающего костра Марич всё рассказал. Просто не было уже у него душевных сил держаться, и он сам попросил себе лёгкую смерть.

– Нет, дорогой, – улыбнулся ему Будай, – Мы теперь тебя к своим спровадим, а от нас ты ещё и денег получишь в придачу. Только знай, придёт время, и наши люди с особым, тайным знаком попросят тебя ещё об услуге, а за всё это ты будешь получать звонкую монету, – и ударил вскользь кинжалом по плечу, – Это чтобы ты подозрения у своих не вызвал, – улыбнулся он взвывшему от боли литвинскому предателю. Перевяжите его! – и направился к сотнику.