— Тебе понравится, — он повел ее еще по одной боковой улочке. — И перестань ругать меня, пленница-жена, не то я надену на тебя намордник. Однако угроза прозвучала вполне мирно.

Бренна рассмеялась, почувствовав себя свободной, как ребенок. Она уже совершенно не понимала, где находится, и просто шла за ним.

— Я испорчу свое новое платье, — пожаловалась она.

— Тем лучше. Я смогу потом разрезать его на тебе, — ответил он, продолжая тащить ее за собой.

Она не хотела попасть в ловушку его обаяния, но — увы! — уже попала. Его легкомысленная манера, казалось, растопила места в ее сердце, которые уже давно были заморожены. Она удивилась, как им стало легко друг с другом. Это было опасно. Гораздо опаснее прежнего напряжения.

Они пробрались через кусты, обошли какое-то строение и перелезли через забор.

— Вы заблудились, — обвинила она его, когда они, миновав еще один проулок, уперлись в глухую стену высотой выше ее роста.

— Ничего подобного. Я в жизни еще ни разу не заблудился.

— Так уж и ни разу, — с насмешкой сказала она, оглядывая стену.

Камни были старыми, из щелей пробивался мох. На земле среди плит валялся гнилой огрызок яблока, который облюбовали муравьи. Кругом были одни сорняки.

Джеймс провел пальцами по щелям между камнями, будто стараясь что-то нащупать.

— Я обладаю внутренним чувством направления, — похвастался он. — Возможно, именно поэтому я люблю ходить под парусом и чувствовать, как в лицо мне дует соленый морской ветер.

Перед ее мысленным взором предстала картина: он стоит босиком на палубе и ветер треплет его рубашку. Штаны рваные и мятые от долгого пребывания на море. Совсем не похож на человека, который сейчас стоит перед ней. Как человек, любящий море и такой необузданный в постели, стал таким суровым и непреклонным? Имеет ли это отношение к его ребенку и серебряному медальону, который он носит на груди?

Ей в голову вдруг пришла мысль, что она очень мало знает о человеке, за которым оказалась замужем.

— Вам нравится ходить под парусами?

Обернувшись, он быстро поцеловал ее в щеку.

— Мой брат подарил мне корабль. Даже сейчас мне безумно хочется вернуться в море.

— О!

Бренна не поняла, почему ее поразило это его заявление. Она знала, что он пират и у него есть собственный корабль. Однако за исключением тех моментов, когда он лежал между ее ног, запрокинув голову в порыве страсти, он всегда был таким собранным. Точным.

Требовательным.

Жизнь на море не очень сочеталась с таким упорядоченным существованием. Набегали волны, корабль кренился. Океан нельзя было разгладить, как это делали служанки с его одеждой.

Возможно, в открытом море он был более свободен? Больше смеялся, демонстрируя свою пиратскую улыбку?

— А почему вы любите путешествовать? — спросила она.

Он помог ей перелезть через стену, и они оказались в каком-то саду.

— Потому что я могу быть свободен. Я обожаю приключения и люблю открывать для себя что-то новое.

От этого признания у нее быстрее забилось сердце. Может, они не так уж сильно отличаются друг от друга, как она думала?

— А я именно по этой причине пишу красками, — призналась она, оглядываясь. — Где мы?

На огромных клумбах цвели пионы, ноготки, бархатцы, лилии и первоцветы. Их яркие цвета напоминали ее палитру. Голубые цветы розмарина походили на полупрозрачные кружева. Сад был окружен деревьями, так что было непонятно, где находятся они, а где — город.

— Мы совсем недалеко от города, — сказал он, будто угадав ее мысли. Он взял ее за руку и повел по заросшей тропинке. — Я же сказал, что знаю, где мы находимся.

— Да, сказали, — подтвердила она, хотя не была убеждена, что он не блефует. Но он шел уверенно.

Бренна шла, восхищаясь пением птиц и жужжанием пчел. Воздух был наполнен ароматом цветов, земли и листьев. Все кругом было ухожено — кусты аккуратно подстрижены, а газон похож на роскошный зеленый ковер. Она не знала, что в городе есть такое место.

Остановившись возле клумбы с цветами наперстянки, она воскликнула:

— Какие чудесные! Так этот сад и есть ваш сюрприз?

Он сжал ее руку и поцеловал в висок.

— Нет, но он уже близко. Скоро увидишь. Бренна шла за мужем, разрешая вести себя, куда ему будет угодно.

— Расскажите мне о ваших путешествиях. О вашем корабле и об океане.

Он улыбнулся, и его взгляд затуманился.

— Ветер обжигает твою кожу, которая горит от соленых брызг. Корабль кренится то на один борт, то на другой, успокаивая тебя днем и убаюкивая ночью.

— Похоже на сказочный мир, — зачарованно сказала Бренна. Несмотря на свои мечты об Италии, она на самом деле нигде не была, кроме Лондона. — Мне бы хотелось поехать в Италию, — мечтательно произнесла она, но спохватилась — он не должен знать о ее желании жить в Италии.

— А-а, Италия. В Италии пахнет восхитительными специями — чесноком, луком шалотом и всевозможными пряностями. Это особое место, где жизнь бурлит, где живут необыкновенные веселые люди и великое множество художников.

Он сорвал цветок и протянул его жене. Потом обошел ряд низких кустов и оказался у заднего фасада какого-то здания.

— Мы пришли.

Это был собор. Вернее, его строения.

— Это храм.

Бренна взглянула вверх на башни. Ей и в голову не могло прийти, что они находятся на территории собора, хотя теперь все встало на свои места: прекрасные цветы, ухоженный газон, замечательный сад. Они шли каким-то неизвестным ей путем, а она была настолько поглощена тем, что они вместе, что не обратила внимания на то, где они находятся.

— Что мы здесь делаем?

— Ш-ш.

Отворив боковую дверь, он повел ее внутрь. Перед ними оказался огромный зал, служивший трапезной. Сейчас здесь никого не было. Столы стояли вдоль стен в ожидании следующей трапезы.

Она вошла и внезапно остановилась.

На стенах висели две ее картины — самые большие из ее коллекции. На одной была изображена святая Дева Мария с младенцем Иисусом на руках, на другой — святой Петр, идущий по воде, за ним наблюдали из лодки его ученики.

У Бренны перехватило дыхание — она не могла говорить. Она смотрела на свои картины так, как будто видела их в первый раз. Словно они принадлежали незнакомому художнику, а не были написаны ее собственной рукой.

Сколько раз она пыталась выставить свои картины! Однако епископ Хамфри всегда отвергал их.

— Как? — только и могла вымолвить она, когда, наконец, обрела дар речи.

Джеймс улыбнулся: