могло быть удобнее и приятнее, чем на своем нищем хозяйстве и бедном бродячем промысле. Таковы были, примерно, условия, создававшие кабальную или вообще холопью зависимость. Эти условия содействовали тому, чтобы за землевладельцами закреплялись непашенные элементы крестьянского мира, наиболее подвижные, даже бродячие. Отрывая людей от пашни и государева тягла, кабала не выводила их из экономии землевладельца; в этом заключалась выгода кабалы для обеих сторон: холоп освобождался от податного бремени, а его «государь»-владелец прочно закреплял за собой рабочую силу.

Однако бывали случаи, когда эта рабочая сила, готовая служить в частном дворе, не желала давать на себя формальной крепости. Бродячий человек искал работы и приюта в чужом хозяйстве, но не настолько нуждался, чтобы продавать себя совсем. Он соглашался на частную службу, но без кабалы, готов был стать «холопом», но «добровольным» или «вольным», чтобы иметь возможность уйти, когда захочется, на новое место. И таких «добровольных» слуг владельцы с радостью держали у себя за недостатком рабочего люда вообще. С точки зрения государственного порядка «вольные холопи» были нежелательным явлением. Господам своим они не были крепки, ибо могли безнаказанно их покинуть; для государства они были бесполезны, ибо ему не служили и не платили; для администрации они были неудобны своей неуловимостью. Среди них легко могли прятаться люди, сбежавшие с государевой службы, укрывшиеся от податей и «заложившиеся» за влиятельных господ, чтобы избежать ответственности за провинности и преступления. Московское правительство вообще не поощряло «добровольной» службы без крепостных актов на работника и много раз высказывало осуждение тем, кто «добровольному человеку верит и у себя его держит без крепости». Однако «вольная» служба и работа существовала в разнообразных видах: под названиями «закладчиков», «вкладчиков», «дворников», «вольных холопов» – слуги без крепостей жили и работали в вотчинах и на городских дворах. Они представляли собой внезаконное явление и очень смущали московскую администрацию, которая иногда просто не знала, что ей с ними делать. Так, например, при переписи населения в городе Зарайске «писцы» обнаружили до 200 «закладчиков», ни служилых, ни тяглых людей, и недоуменно про них писали начальству: «И всего дворников торговых и пашенных и мастеровых людей и которые живут на дворничестве, а кормятся по миру, делают наймуючись, – 198 человек; а вперед тем людям как государь царь и великий князь Борис Федорович вся Русии укажет?»

VII. Правительственные меры в отношении крестьян, холопов и беглых людей

Итак, ко времени правления Бориса в московском общественном быту обозначился ряд тяжелых осложнений, требовавших чрезвычайного правительственного внимания и деятельного вмешательства. Выход трудовой массы из срединных частей государства на окраины создал кризис землевладения; он вовсе разорял мелких землевладельцев, живших только трудом подчиненных им крестьян; он причинял много затруднений и осложнений землевладельцам более крупным и обеспеченным. Забота об удержании рабочей силы в пустевших хозяйствах повела к борьбе землевладельцев за рабочие руки, к ожесточенному «отказу» и «вывозу» крестьян из-за их владельцев с одних земель на другие. В борьбе за крестьян владельцы прибегали ко всякого рода ухищрениям и правонарушениям. Обход закона и прямое насилие давали преимущество в борьбе богатому и сильному. Мелкие владельцы теряли крестьян; крестьяне же теряли в кабале у богатых свою гражданскую самостоятельность, «избывали» своего крестьянства и обращались в «кабальных людей», холопов. Рядом с формальным закабалением процветало «добровольное» холопство, не поддававшееся правительственному учету и уносившее из правильного государственного оборота в незаконную частную зависимость много служилых и платежных сил. Ко всему этому безнарядью присоединилось еще и то зло, что беглые из государства люди на Диком поле постепенно сбивались в значительные казачьи скопища и внушали властям опасение и тревогу своим «воровским» настроением. Перед Борисом стояла настоятельная необходимость регулировать отношение крестьян и холопов к их «государям»-землевладельцам и к государству и определить отношение правительства к антагонизму крупных и мелких владельцев как в крестьянском деле, так и вообще в сфере земельных отношений, где замечался упадок и запустение поместных хозяйств и чрезмерный рост церковного землевладения на счет светского. Так определяется обстановка, в которой приходилось действовать Борису.

Было бы глубоко ошибочным представлять себе дело так, что правительство Бориса понимало ход и значение потрясавшего общество кризиса с такой же ясностью, с какой понимает это теперь историческая наука. В необыкновенной сложности и многообразии общественных отношений и столкновений тогда легко было потеряться.

К разрешению больных вопросов хозяйства и права неизбежен был осторожный, нерешительный и робкий подход. Правительству одновременно надлежало следить за ходом междусословных отношений, охраняя слабых и защищая обиженных, и в то же время соблюдать интересы государства, когда они страдали от общественных неустройств. Последняя задача почиталась самой важной; она по преимуществу довлела над сознанием правительства, определяя его политику в сословных делах и в борьбе земельных хозяйств за рабочую силу. Эта борьба, и в общем, вела к разорению мелкого служилого землевладения, к личному закрепощению крестьян и к развитию кабальных отношений. Все это было невыгодно для правительства, ибо лишало государство плательщиков и служилых людей. Задолжалый и закабаленный крестьянин переставал тянуть свое тягло и платить «государевы подати»; поэтому правительство готово было встать на защиту его гражданской самостоятельности и готово было охранять его от разорения и эксплуатации. Потерявший крестьян и запустошивший поместье сын боярский не «отбывал» своей службы и переставал хозяйничать; поэтому правительство готово было помочь ему удержать на пашне крестьян и закрепить за ним его поместную и вотчинную землю. В обоих случаях правительственная власть становилась вместе с мужиком и мелким служилым человеком против крупного землевладельца, светского и церковного, и в своих собственных целях охраняла интересы низших общественных слоев от покушений высшей среды на их труд, на их людей и земли. Желанием оберечь для себя источники податных поступлений и боевую служилую силу государства надобно, конечно, объяснять указы правительства Бориса о крестьянах и, по связи с ними, о кабальных людях и добровольных холопах.

Еще при Грозном московская власть сочла необходимым вмешаться в «крестьянскую возку»: Грозный дал какое-то, точно нам не известное, «уложенье» против вывоза крестьян и установил «заповедные лета», в течение которых был запрещен вывоз и выход крестьян и посадских тяглецов. Какой срок (или какие сроки) разумело «уложенье» Грозного, неизвестно. Оно действовало в 1584 году: рязанские землевладельцы ссылались на него, жалуясь царю Федору, что влиятельный дьяк Шерефединов «крестьян насильством [из] твоих государевых сел и из-за детей боярских возит мимо отца твоего, а нашего государя, уложенья». На «заповедные лета», в которые посадским и крестьянам нельзя было выходить, указывалось и в 1591–1592 годах. При этом указания делались и на прошлые «лета»